В декабре 1945 года двое братьев в поисках места для привала обнаружили в долине Хамра Дом (Верхний Египет) пещеру, а в ней — глиняный кувшин, набитый папирусными свитками. Вопреки требованиям закона, братья не уведомили о находке местные власти и даже решили по частям распродавать ее на рынке древностей. Мать же этих юношей, опасаясь воздействия исходящей от свитков «негативной энергии», несколько папирусов сожгла.

Через год по причинам, оставшимся неизвестными, братья рассорились. Мать приписала это действию все той же «негативной энергии» и поспешила передать манускрипты священнику, и тот продал один в каирский Коптский музей. Так папирусы получили название, под которым известны и ныне — «Манускрипты из Наг Хаммади» (по названию города, расположенного ближе всего к пещере, где они были обнаружены). Один из сотрудников музея, историк-религиовед Жан Доресс, оценивший значение находки, впервые упомянул о ней в своей статье в 1948 году.

Прочие манускрипты время от времени всплывали на черном рынке. Однако вскоре египетское правительство осознало важность открытии и попыталось воспрепятствовать вывозу свитков из страны. Сразу после революции 1952 года большая их часть была передана в каирский Коптский музей и объявлена национальным достоянием. Из блокады удалось выбраться лишь одному папирусу, который «всплыл» в антикварном салоне в Бельгии. После нескольких безуспешных попыток продать его в Нью-Йорке и Париже, в 1953 году манускрипт приобрел Институт Карла Густава Юнга. А по смерти знаменитого психоаналитика папирус, отныне называемый «Кодекс Юнга», вернулся в Каир, где собрано уже более тысячи страниц — и фрагментов страниц — «Манускриптов из Наг Хаммади».

Найденные в пещере пергаменты оказались греческими переводами, созданными в промежутке от конца I века до 180 года, и представляют собой корпус текстов, известных также как «апокрифические евангелия» — то есть те, что не вошли в состав Священного Писания, каким мы знаем его ныне.

По какой причине?

В 170 году был собран совет епископов, призванный определить, какие именно тексты должны войти в Новый Завет. Критерий отбора был прост — включить надлежало все то, что могло противостоять еретическим вероучениям и расколу. Были отобраны четыре известных нам евангелия, послания и все, что так или иначе, что называется, соответствовало представлениям епископов об основных догматах христианства. Сообщение о совете епископов и перечень допущенных книг содержатся в «Мураториевом каноне». Все прочее, подобно манускриптам из Наг Хаммади, исключили, так как одни тексты были написаны от лица женщин (как «Евангелие от Марии Магдалины»), другие же содержали указания на то, что Иисус знал о своей божественной миссии, а это делало Страсти Христовы менее горестными и мучительными.

В 1974 году британский археолог сэр Уолтер Уилкинсон обнаружил возле Наг Хаммади еще один манускрипт, на этот раз — на трех языках: арабском, древнееврейском и латинском. Зная правила, касающиеся находок в этом краю, англичанин отправил рукопись в отдел древностей Каирского музея. И вскоре получил ответ: по всему миру циркулирует не менее 155 копий этого документа (три из них принадлежат музею), причем все они практически друг от друга неотличимы. Радиоуглеродный анализ позволил установить, что текст был создан относительно недавно — вероятнее всего, в 1307 году.

Не составило труда и проследить происхождение манускрипта из города Акко, расположенного за пределами Египта. Таким образом, никаких препятствий к его вывозу из страны не возникло, и сэр Уилкинсон, получив официальное разрешение (Исх. № 1901/317 1FP-75) от 23 ноября 1974 года, отправил папирус в Англию.

Я познакомился с сыном сэра Уилкинсона в Рождество 1982 года в городе Портмадог (Уэльс, Соединенное Королевство). Отчетливо помню, что он упоминал о манускрипте, найденном его отцом, но тогда никто из нас не придал этому особого значения. На протяжении всех этих лет мы поддерживали дружеские отношения, и мне посчастливилось еще по крайней мере дважды увидеться с Уилкинсоном-младшим, когда я приезжал в Великобританию в рамках рекламной кампании по продвижению моих книг.

30 ноября 2011 года я получил от него копию текста, о котором шла речь при нашей первой встрече. Этот текст и приводится ниже.

Мне бы очень хотелось начать эти строки следующим образом: «Теперь, достигая предела дней своих, оставляю тем, кто будет жить после меня, все, что познал, покуда бродил по лицу земли. Да пригодится им это».

Но, увы, это будет неправдой. Мне всего 21 год, у меня есть родители, любившие и учившие меня, есть жена, любящая и любимая, — но жизнь озаботится тем, чтобы завтра разлучить нас, и тогда каждый должен будет отправится на поиски своего пути, своей судьбы, и свою смерть каждый встретит в одиночку.

Для нашей семьи сегодня 14 июля 1099 года. Для семьи Иакова — это мой друг детства, с которым мы играли на улицах этого города, называющегося Иерусалим — 4859 год: Иаков любит твердить, что его иудейская вера древней, чем моя. Для достопочтенного Ибн-аль-Атхира жизнь свою положившего на то, чтобы записать историю, которая ныне близится к концу, истекает год 492-й. Мы по-разному ведем летоисчисление, по-разному славим Всевышнего, но во всем прочем уживаемся прекрасно.

Неделю назад наши военачальники сошлись на совет: подступившие под стены города франки бесконечно многочисленней и лучше вооружены. И каждому жителю предоставлен был выбор: покинуть город или драться с врагом не на жизнь, а на смерть — да, на смерть, ибо с уверенностью можно предречь, что нас ждет поражение.

Большинство горожан предпочли остаться.

Ныне мусульмане сошлись у мечети Аль-Акса, иудейские воины предпочли избрать местом сбора Михраб Дауд, христианам же, распыленным по разным кварталам, поручили оборонять город с юга.

Со стен уже видны осадные башни, построенные из разобранных на части неприятельских кораблей. Судя по передвижениям войск, завтра утром начнется штурм — и прольется кровь во имя римского папы, ради Гроба Господнего и «во исполнение божьей воли».

Сегодня днем, в том самом дворе, где тысячу лет назад римский правитель Понтий Пилат, повинуясь желанию большинства, предал Иисуса на крестные муки, толпа мужчин и женщин всех возрастов пришла на встречу с неким греком, которого все здесь знают под именем Копт.

Это странный человек. Еще отроком он покинул родные Афины, пустившись на поиски богатства и приключений. И в конце концов, полумертвый от голода, постучался в ворота Иерусалима, был гостеприимно принят и по прошествии известного времени отказался от намерения продолжать странствия, решив обосноваться у нас.

Он нашел себе работу у обувщика и — так же как Ибн-аль-Атхир — принялся заносить на бумагу для будущих поколений все, что видел и слышал. Он не совершал обрядов, не соблюдал таинств ни одной из религий, и никто не пытался обратить его в свою веру. Для Копта все мы пребываем не в 1099 году, не в 4859-м и уж подавно не в 492-м. И верит Копт лишь в настоящую минуту и в того, кого называет Мойрой — в никому не ведомое божество, в Божественную Энергию, ответственную за один-единственный закон, преступить который нельзя, иначе мир погибнет.