ГЛАВА 1

Для любой Девы закрыть глаза — всё равно, что встать на колени. Глаза были нашим основным оружием. Мы не закрывали их и не отворачивались, даже когда видели смерть сестёр или своих единых, проходя через Время Скорби.

Но не в этот раз.

Я сдалась. Я погибла.

Свет и жар огня сменился темнотой и холодом речного потока. Истерзанный красным взгляд благословил наплывшую мглу. Слепота, которая некогда оскверняла лишь один мой глаз, теперь стала абсолютной.

«Полузрячая Дева — всё равно что полумужчина. Полузрячих Дев не бывает» — вспомнился мне задиристый голос из детства.

Кто бы это ни сказала, видела бы она меня сейчас. Потому что в следующий раз, когда я открою глаза… когда распахну их широко, влив в движение век силу несоразмерную их весу… я не увижу ничего.

Холод обступил меня, становясь материальным — жёстким и колючим. Вода превратилась в металл, а плеск — в звон. Течение больше не несло меня. Казалось, я лежу на дне, и давление сжимает меня со всех сторон. Я двинула руками. И снова услышала звон: меня словно сковали. Кандалы были даже на пальцах.

Недоумевая, я сделала осторожный вдох. Нагретый моим собственным дыханием воздух устремился в лёгкие вместе с запахом дерева. Я лежала в тесном ящике, и до определённого момента слышала лишь ритмичный громкий стук… собственного сердца… или забиваемых гвоздей… или…

— Постой, мы сломаем… сломаем кровать, — услышала я срывающийся, нетвёрдый голос. Вроде бы подходящий ситуации, а вроде бы и нет.

Женщина задыхалась, но не потому что пыталась сбежать. Она говорила сбивчиво, но не от страха, хотя её «кровать» собирались сломать. То, что уловил мой слух, было скорее… блаженством?

— Плевать, я заплачу, — раздался другой голос, совершенно не похожий на первый: низкий, грубый, нечеловеческий. Он не был предназначен для утешения. Для пения или молитвы. Он не подошёл бы даже для плача во Время Скорби, хотя в эту страшную пору наши голоса искажались до неузнаваемости, пугали… но не так, как этот голос — пусть даже спокойный и тихий.

— Если ты отшельник… откуда у тебя деньги и столько…

Она не договорила, пропуская что-то важное, что-то, что впечатляло ее даже больше этих денег. Что заставляло её задыхаться, а потом всхлипывать… стонать… кричать в голос.

Но не от боли.

Я осторожно подняла руку, накрывая рот, хотя воздуха и так не хватало. Да и не было никакого смысла осторожничать: громче, чем та женщина, я бы не смогла себя вести даже при желании.

Я задумалась… и довольно быстро пришла к выводу, что это худшая ситуация из тех, в которых я оказывалась. Худшей её делало то, что я не могла вспомнить остальные. Например, то, как попала сюда. Или то, откуда попала. Метафорическая темнота в моём сознании была такой же непроглядной, как и та, что меня окружала. Я могла бы с тем же успехом смотреть в глубины своей памяти. Глубины, да… потому что я знала, что живу долго. Достаточно, чтобы достичь высшего мастерства, хотя, как именно оно мной достигалось я тоже забыла. А ведь это было самое важное моё знание. Даже важнее моего имени, которое я не помнила тоже. Но я знала, что оно горькое на вкус. Хотя и не такое горькое, как чили.

Чили.

Веки обожгло, словно это появившееся из ниоткуда имя, обладало всеми свойствами жгучего перца. Я позволила слезам стечь по вискам, чувствуя привычное облегчение следом. Я поняла, что плакать в темноте и одиночестве — обычное дело для меня, но при этом казалось естественным показывать слёзы и на людях. И чувствовать при этом не стыд, а… могущество.

«Плачущие Девы».

Я уцепилась за эти слова и повторяла их мысленно снова и снова, стараясь вспомнить, или хотя бы понять, почему они звучат в моей голове не жалко, а так гордо.

Тот, кто заставлял Деву плакать, либо уже был мёртв, либо умирал в следующую секунду.

Я не стирала их. Не имела права. Я знала, что некогда это была задача совсем другого человека. До наступления Времени Скорби Девы ещё могли надеяться на утешение, и я капризничала специально, выпрашивая его. Я не помнила, как именно, но меня могла утешить только та, из-за кого впоследствии я пролила намного больше слёз. Ведь то, что случилось с Чили, было хуже смерти. И уж точно хуже, чем то, что происходит сейчас со мной.

Я прислушалась. Стук и возня утихли. Где-то неподалёку шелестело тяжелое, смешанное дыхание.

— Почему ты выбрал меня? — прошептала через минуту женщина. — Это самый знаменитый бордель в городе, ты мог бы выбирать и попридирчивее. Но ты подошёл ко мне, как только увидел.

— Твои волосы.

— Мужчины, — усмехнулась она, и я напряглась всем телом.

Так близко… совсем рядом со мной… находился мужчина? Я не могла представить, как он выглядел, но звучал он непривычно и опасно. Словно животное, научившееся человеческой речи.

— Такие же волосы у твоей жены? Или подружки?

— Я же отшельник.

— Разве ты только что не доказал мне, что одно другому не мешает? Скажу больше: ты бодрее всех, кого я знала. — Она захихикала. Как много странных звуков издаёт эта сумасшедшая рядом с монстром. — Это первый раз, когда мы принимаем у себя такого редкого гостя, и я рада, что ты выбрал меня. Ты, похоже, тоже не разочарован.

— Раскури трубку. — Он был немногословен. И это понятно, с таким-то голосом.

— Я бы подержала во рту сначала вот это.

Какое-то время раздавались лишь влажные звуки, от которых мне стало не по себе…

— Почему ты осталась в городе? — заговорил внезапно мужчина.

— Что?

— Женщинам лучше уходить отсюда.

Послышался вздох. Потом металлически звякнула какая-то посуда.

— Я не боюсь войны. До того, как Дитя село на трон, наша маленькая империя вообще не знала мира. Мужчины убивали друг друга, сколько я себя помню, но женщин и детей никогда не трогали.

— Армии Датэ плевать на ваши порядки.

Я вздрогнула. Это имя было знакомо мне. Ненавистное, проклятое…

— Неужели они и, правда, настолько беспощадны?

Мужчина ответил вопросом на вопрос:

— Ты знаешь, кто такие Калеки?

— Жалкие импотенты, которые кастрируют себя в честь своего бога?

— Нет. Они действительно религиозны, но в качестве жертвы чаще всего лишают себя глаза. Что касается импотенции — это печальный удел Старцев.

— Так почему же бояться нужно именно Калек? Я смогу договориться с любым мужчиной, если у него причиндалы на месте. Даже с импотентом, как показывает опыт.

Я нахмурилась.

«Договориться с мужчиной»? «Причиндалы»?

— Датэ — предводитель Калек. И своему богу он принёс в жертву не яйца, а сердце.

— Неужели ты веришь в эти сказки?

—