После того, что я видел? — Хотя он говорил тихо, не намереваясь напугать, и уж точно обращался не ко мне, именно мне стало страшно. — Он уничтожил клан Ясноликих Дев. А ведь этим женщинам не было равных по силе и красоте. Ожившие мужские грёзы. Их пристанищем был райский сад, скрытый от чужих глаз. Туда прилетали гнездиться птицы, а цветы цвели там вечно… Моё «красноречие» оскорбило бы их, поэтому скажу просто: легенды, которые ходили о них, восхищали как простых людей, так и отшельников.

— Тебя особенно, похоже.

Мужчина неопределённо хмыкнул.

— Если живёшь в пустыне, восхищаться историями о райских садах и прекрасных женщинах намного легче.

— Но не рассказывать о них, да? Трудно описать то, что даже не можешь вообразить. А мне вообразить это ещё труднее, ведь десять лет назад я была совсем девочкой. Считала эту историю просто страшной сказкой. О Девах было слышно недолго. Больше говорили о Датэ. «Пламени погребальных костров».

— Да уж, убив лучших из женщин, он оправдал своё прозвище полностью. Так как, по-твоему, он поступит с бордельными шлюхами?

Я почувствовала шаги по полу, а потом знакомый сладковато-тошнотворный запах наполнил комнату — их и мою.

— Думаешь, его совсем не прельстит наше гостеприимство?

— Сомневаюсь.

— Получается, он отшельник в большей степени, чем ты.

— Буквально? Да. Датэ изучил техники всех четырех великих кланов.

— Ты сказал это так, будто это невозможно.

Потому что это невозможно!

Я вся обратилась в слух, но мужчина медлил.

— Ты что, совсем ничего не знаешь об отшельниках? Внутренних мирах? О Мудреце? Его учениках?

— Это боги наёмников, а не шлюх, к тому же, их не зря называют Забытыми. Может, когда-то отшельники и были олицетворением праведности и чести, но то время прошло. Калеки стали обычными убийцами, Старцы — сторожевыми псами. Но твою проповедь я послушаю с удовольствием.

Судя по её голосу, эта проповедь должна была закончиться чем-то прямо противоположным тому, чем должна заканчиваться обычно. Ни намёка на святость.

— Главное божество называют Мудрецом.

— Это я знаю.

— Он выбрал себе в ученики четырёх самых слабых, угнетённых и безнадёжных человека. Калеку. Старца. Дитя. И Деву.

— Мудрец решил, что самые угнетённые из женщин — девственницы?

— В дальнейшем они были обязаны соблюдать запреты. Хранить невинность, например.

— Не тебе говорить мне о запретах. В любом случае из меня вышла бы лучшая Дева, чем из тебя — Старец.

— Наверное.

— И почему хранить невинность нужно только Девам?

— Калекам положено блюсти целибат.

— А Старцам?

— Старцы, как и Дети, считаются бесполыми, у нас другие запреты.

— Но предполагалось, что с женщиной ты никогда не ляжешь?

— Предполагалось. Но стояк — неважное достижение по сравнению с тем, чего добился Датэ, нарушая собственные запреты.

— Твоему стояку позавидовал бы даже он.

— Может быть.

— Для чего ему вообще понадобилось осваивать техники всех четырёх кланов, если причина не в комплексе неполноценности, вызванном кастрацией?

— Он решил объединить кланы и собрать под своей властью вечно враждующие империи.

— Какая благородная цель.

— Скажи это Девам.

— Они отказались к нему присоединиться?

— Думаю, у них вообще не было выбора. Это единственный клан, с которым Датэ не собирался договариваться. Но всё началось именно с них, на это должна быть причина.

— Но ты ведь сам сказал, что кланы всегда друг с другом враждовали. Калеки и Девы в особенности.

— Да, считается, что начало их противостоянию положили ещё основатели кланов. Слепой мужчина и женщина, у которой глаза — основное оружие.

— Он завидовал ей, потому что был слаб в том, в чём она сильна?

— Нет. В этом и был весь смысл. Так Мудрец уравновесил способности своих учеников: преимущество одного крылось в уязвимости другого. Очередной пример того, что понимают под гармонией. Например, в скорости и силе Калеке не было равных. Дева же физически была намного слабее.

— Даже слабее Дитя?

— Даже слабее обычного ребёнка. Но она не зря считалась самой могущественной из нас. Пусть она ничего не понимала в боевых искусствах, её техники могли подчинить любого. Поэтому, когда Калека и Дева встретились…

— Это романтическая история?

— Не особо. Он убил её, а она наградила его безумием. Но Датэ сам сказал, что это лишь легенда для него, не более. Он не стал бы начинать свой великий поход с оправдания подобных предрассудков.

— «Сказал»? — переспросила женщина. — Ты что, встречался с ним? Видел его? Он уже здесь?!

— Нет. Это было давно. Он ещё и вполовину не был так знаменит, как сейчас, а я был куда моложе и самоувереннее и даже не представлял, что могу проиграть.

— Но ты до сих пор жив.

— Этого было бы достаточно для человека, но не для отшельника.

— Брось, ты сражался с ним. Никто из тех, кто с ним сражался, не может сейчас этим похвастаться.

— Это не так.

Я задумалась. Не намекал же он на меня?

— Тем не менее, только ты можешь ответить мне на этот вопрос: с чего ты так уверен, что он не калека в том самом месте?

Мужчина вздохнул.

— Мы с ним сражались, а не членами мерились.

— Это почти одно и то же. Ну?

Вряд ли он хотел в подобном признаваться, но наркотический дым развязал ему язык.

— Чтобы выиграть время, я врезал ему между ног. И это сработало.

Она громко расхохоталась.

— Так вот каково твоё высшее мастерство? Ты испробовал на нём все свои техники, а в итоге победил приёмом, который в ходу у бордельных шлюх? Буду знать, когда он появится здесь.

Она продолжала хихикать, а я почему-то отчётливо почувствовала на себе чужой взгляд.

— Его ты использовал тоже? — уточнила женщина, отдышавшись.

— Что?

— То, что лежит в этом ящике. — Я напряглась, ожидая ответа. Но мужчина молчал. Долго. — Я слышала, как о тебе говорили внизу другие солдаты.

— Да?

— Что ты пришёл с Востока, но не похож на беженца. Скорее на мародера.

— Хм.

— Кто-то предположил, что у тебя в ящике награбленное золото. А кто-то говорил, что знает тебя.

— Правда?

— Мол, ты держишь там, под печатями, своё самое сильное оружие. И ты достаешь его лишь в крайнем случае. Твой козырь. Третий меч, — прошептала она, словно выпытывая великую тайну. — Если это так, то ты точно использовал его в сражении с Датэ.

Вряд ли. Своё собственно сражение с Бессердечным я проиграла. Почти умерла. Поэтому, думая о нём теперь, чувствовала отчаянье, горе, парализующий страх, такой же материальный, как и кандалы. При том, что не могла вспомнить никаких конкретных деталей: ни черт его лица, ни обстоятельств гибели нашего клана.

Десять лет… Столько спать себе не мог позволить