Жена поднимала телефон вверх, чтобы я послушал шум улицы. Я вздрагивал: казалось, что все девять миллионов жителей Гуанчжоу одновременно орут мне в ухо, предлагают фастфуд, ругаются, звонят велосипедными звонками, смеются и поют песни.

— Великая китайская симфония.

— Возвращайся скорее, Юль. Посидим в тишине.

— Через два дня.

— Люблю тебя. Лимфоузел уменьшился?

— И я тебя. Не волнуйся. Уменьшился. Его почти и нет.

Делая пересадку в Гонконге на рейс до Москвы, Юля бежала по терминалу в поисках своего гейта. Не тот. Не тот. Не тот. Не в ту сторону. Или в ту? «Ну как же можно продавать билеты на рейсы, между которыми всего тридцать минут? — злилась Юля, снова оказываясь не у того выхода, который нужен ей. — Надо спросить. Здесь же вроде говорят по-английски».

Она подбежала к первому встречному сотруднику аэропорта. Открыла рот, чтобы задать вопрос, но не смогла произнести ни слова. Ее прошиб холодный пот. Она стала задыхаться и кашлять с такой силой, что, казалось, легкие вот-вот выскочат наружу. Ноги подкосились. В глазах потемнело. Голова закружилась. Юля грохнулась на пол без сознания.

Мы лежали на полу и понятия не имели, сколько сейчас времени. Нам не нужно было ничего говорить, шевелиться или даже думать. Мы просто не выпускали друг друга из рук, чувствуя танцующую энергию в наших телах. Мы переносились за пределы своего физического существования, в те места, где сияет одна только любовь, а ничего другого нет, ничто другое не имеет никакого значения. Мы были соединены объятиями, которые не могла расцепить никакая сила. Это совершенно мистическое чувство: мы всецело, каждой клеточкой наших физических и астральных тел, любили друг друга, принадлежали друг другу. Это чувство унесло нас в другую реальность — в ту, где не нужно знать время и слова. Думаю, этот божественный мистический опыт люди переживают один-два раза за всю свою жизнь. Для нас с Юлей этой было впервые. Поэтому мы так боялись спугнуть этот момент. Поэтому мы не смели пошевелиться: час, три, пять… или целую ночь. Мы нашли друг друга. Я — Юлю. Юля — меня.

По утрам я не мог есть. С трудом засовывал в себя бутерброд. С еще большим трудом отсиживал уроки в школе и бежал домой, к телефону, звонить Юле. Все мои мысли были только о ней. Если я не слышал ее голос дольше, чем один день, я сходил с ума. Голова начинала кружиться. Я страдал физически. Влюбился до тошноты — это про меня. Я жил, обнимая и прижимая к себе каждое слово, сказанное Юлей. Я был счастлив только потому, что могу слышать и видеть ее. Да что там слышать и видеть. я был счастлив думать о ней, о том, что есть такой человек, и я его знаю.

Если отметить красным маркером на картах Москвы и севера Подмосковья места, в которых мы с Юлей занимались любовью, на них почти не осталось бы свободных мест — все было бы красным. Нас с такой силой тянуло друг к другу, что мы умудрялись любить даже в ночных электричках — иногда я ездил встречать ее после учебы в Москву.

Все это, конечно, сильно не нравилось моим родителям. Сыну в этом году заканчивать школу, поступать в МГУ, а он ночами пропадает со «взрослой женщиной», которая к тому же почти замужем. Только через пять лет я признаюсь отцу, что в университет я поступил исключительно благодаря шантажу этой почти замужней «взрослой женщины». А никак не из-за курсов выпускницы журфака Люды, на которые я, разумеется, ходить перестал, получив от этих курсов все, что мне было нужно — Юлю.

Ночами, убедившись, что родители крепко спят, я открывал окно в моей спальне — хорошо, что мы жили на первом этаже, — выпрыгивал из него и бежал через полгорода вдоль проезжей части к своей девушке. Дома я оказывался под утро точно таким же образом — через окно. Так я готовился к поступлению.

В начале лета мы валялись с Юлей на траве. Я трогал ее лицо и плечи. Целовал подбородок. И, делая вид, что совершенно спокоен, на самом деле упрашивал, умолял ее не выходить замуж за другого. Умолял остаться со мной, выбрать меня, а не его:

— Юль, ты можешь представить, что мы расстанемся?

— Нет.

— Ты можешь представить, что он есть, а меня нет?

— Нет. Ты меня сейчас убьешь за пошлость. Но ты мой Ромео. А я твоя Джульетта.

— Ты хочешь, чтобы мы больше никогда не встречались?

— Нет, это невозможно. Я люблю тебя, Ром.

— Но как ты можешь любить меня, а выходить замуж за него? Я не могу этого понять.

— Это очень трудно объяснить. Я с ним девять лет встречаюсь. С детства. Он как член семьи уже давно. И расстаться с ним — это все равно, что добровольно отрубить себе руку. Или ногу.

— Тогда расстанься со мной.

— Расстаться с тобой — это все равно, что сразу отрубить себе голову.

— Значит, в любом случае речь идет об ампутации.

С каждым днем эта любовь становилась все невыносимее. Жить без нее я не мог. Но весь день ждать встречи или хотя бы разговора по телефону, не дозвониться и потом узнать, что этот вечер она провела не со мной, а со своим будущим мужем, — как жить с этим?

Я сидел за столом и вместо того, чтобы писать сочинение по русской литературе, писал прощальные письма Юле. Потом рвал их в клочья. Потом снова писал. Так продолжалось до рассвета. Без сил я падал в постель. Как раз в тот момент, когда нужно было вставать и идти в школу. Вместо школы я ехал в Москву, караулил ее у дверей института. Мы встречались. Брали друг друга за руки, спускались в метро и до самого закрытия подземки ездили по кольцевой линии. Юля плакала у меня на плече:

— Не плачь, Юль.

— Не могу. Я же вижу, как ты страдаешь.

— Что мне сделать, чтобы ты не плакала?

— Не бросай меня.

— Хорошо.

— Обещаешь?

— Да.

— И еще, Ром. В университет поступи. Если поступишь, клянусь, что этот кошмар закончится. Я отрублю себе руку.

— Ты от него уйдешь?

— Да.

— Тогда у меня нет выбора.

— У тебя нет выбора.

— Мы опоздали на последнюю электричку.

— Я больше не буду плакать.

Вернувшись домой, Юля ничего не рассказала о своем приступе в Гонконге. Расскажет чуть позже. Пока решила не расстраивать. Я был совершенно спокоен, потому что в голове давно поселилась мысль: жена ходила к врачу, даже сделала УЗИ, врач сказал, что поводов для беспокойства нет. Значит, все нормально. Значит, это какая-то застарелая простуда. Поедем летом на море, море, как всегда, все исправит.

Но время шло. Шишка над ключицей никак не хотела исчезать. Да вот еще новинка: ночами к Юле стал приходить нехороший сухой кашель. Жена заметила, что не может подолгу лежать на спине — начинает задыхаться. Переворачивалась на бок, и все тут же проходило. Надо же, какая серьезная простуда. Простуда так простуда.