Ерёмин проснулся, как обычно — за минуту до звонка будильника. Он сладко потянулся, хрустя суставами, и проворно выскочил из постели. Десять минут — бодрящий прохладный душ, ещё столько же — бритьё и чистка зубов, полчаса — утренняя разминка и пробежка на тренажёре в лучах искусственного солнца навстречу освежающему морскому бризу из кондиционера. Завтрак… На завтрак — порция лапши с синтетическим беконом и витаминный коктейль, обогащённый кислородом. Всё, как всегда. Ничто не предвещало, что этот день коренным образом изменит жизнь служащего седьмого звена Сергея Ерёмина.

Седьмое звено — прослойка между низшим классом человечества и высшим. Большинство поднявшихся до седьмого уровня до конца жизни будут кланяться и пропускать вперёд служащих шестого звена. Лишь десять человек из ста перешагнут этот рубеж: шанс, хотя и реален, но невелик. И график продвижений расписан до конца жизни. И каждый в человеческом муравейнике знает, какое место ему предназначено. Однако есть смысл стараться: случается, вакансии в верхнем звене освобождаются вне очереди — непреднамеренная ошибка, допущенная работником, или, что чаще — внезапная гибель. Если это происходит, в небольшом отсеке муравейника начинаются служебные перестановки и тогда служащий седьмого звена вполне может приобрести статус шестого — и архаичная удача, пережиток времен хаоса — тут вовсе не помешает. Но, как правило, жизнь любого человека размеренна и предсказуема от появления в инкубаторе до вспышки в аннигилятории.

Если бы несколько поколений назад ген предчувствия не был заменен геном прагматизма, вполне возможно, Ерёмин почувствовал бы, что наступающий день станет самым необычным за все его предыдущие тридцать лет, как ни странно это звучит, ибо что может быть необычного в жизни служащего седьмого звена, кроме внеочередного продвижения?

Одевшись в униформу, Ерёмин подошёл к выходу: служебный аэромобиль уже причаливал к окну. Створки автоматически открылись, выпуская хозяина из квартиры. По стародавней привычке похлопав себя по карманам — не забыл ли чего? — Ерёмин ступил на чистый пластиковый пол машинного салона. Работники его отдела уже сидели каждый на своём месте: кто смотрел новости, нацепив на нос электронный информаторий, кто со скучающим видом разглядывал в окно толпу у остановки общественного транспорта. Главной привилегией седьмого звена была служебная развозка, и, глядя на серое, набухшее тучами небо, готовое в любую минуту разразиться дождём, это преимущество нельзя было не оценить — служебный транспорт всегда подавался к окну, в нём было чисто, уютно, и воздух кондиционировался, и каждый служащий был прикреплён к собственному сидячему месту, пусть не такому комфортному, как у шестого звена, но всё же, всё же… Пара человек в аэромобиле приветственно махнули Ерёмину рукой, а вечно дремавший Попов даже не поднял голову, только буркнул «драсть» и привычно отодвинул свой толстый зад, пропуская Сергея к месту у окна.

Бегло окинув салон взглядом, Ерёмин заметил отсутствие Коновалова — это хорошо, это очень даже замечательно: начальник собирался отправиться в командировку на денёк-другой. Наверное, и вправду уехал. И, значит, в обеденный перерыв Ерёмин спокойно сможет поучаствовать в соревнованиях на гравицикле с препятствиями. Накануне Коновалов предупредил: если хоть раз ещё увидит Сергея обедающим при включённом виртуализаторе, то вовсе запретит им пользоваться в перерыве. Но ведь обед — всего полчаса, и столько надо всего успеть за это время: оформить заявку, проверить готовность гравицикла к соревнованию, изучить маршрут, а затем в течение пятнадцати минут нестись сумасшедшими зигзагами по склонам виртуальной трассы с автоматически появляющимися в самый неожиданный момент препятствиями. Великолепный экстремальный вид спорта, заставляющий Ерёмина держаться в тонусе и не снижать нагрузку ежедневных физических упражнений, а в тридцать лет делать их далеко не так просто, как в юности. Да уже и не всегда хочется…

Так вот, столько надо всего успеть за полчаса, и где выбрать время для перекуса? Ровно в 14 часов опускаются обеденные доски и на них поступают порции соевых брикетов и стаканчики с витаминным коктейлем, а в 14.15 уже начинается заезд. Что же, до вечера голодному сидеть? Оттого, что два десятка недотёп в разных уголках мира умудрились подавиться едой во время виртуализации, откинуть копыта и в итоге спалиться в аннигилятории — это не повод для Сергея отказывать себе в маленьком ежедневном удовольствии. В конце концов, живём только раз…

Да и вообще езда на гравицикле — замечательное занятие. Даже первое звено поддерживает спортивные соревнования. Пусть дух соперничества — пережиток времён хаоса, пусть, но как генетики ни бьются, кипение адреналина в крови по-прежнему необходимо организму. Избавь от него человека, и он превратится в бессмысленную биомассу. А биомасса — она и в двенадцатом звене ни к чему не сгодится, разве что в утилизацию. Так что, пока генетики эту проблему не решили — у Сергея есть ещё время, а что после будет — о том пока и думать не стоит.

На работе Ерёмин прежде всего заскочил к себе и включил вирт, полчасика прилежно позанимался делами, затем стал отвлекаться, несколько раз выглянул в пластиковое окошко бокса, и удостоверившись, что Коновалов так и не пришёл, нырнул в отсек восьмого звена к Женьке Синицыной.

Женька — странная девушка. И внешность у неё необычная — глаза раскосые, зелёные, хитрющие, а волосы светлые, почти белёсые. Если ей верить, такие волосы раньше были у многих в Москве. «Я блондинка», — частенько с гордостью заявляет Женька. Блондинка… Синицына много знает необычных, старинных слов. И древние истории, сказания, мифы из неё просто сыплются. Спроси её, чем увлекались люди эпохи хаоса, и она начнёт соловьём заливаться, во многие её россказни и поверить трудно, Ерёмин думает, что половину своих историй она сходу из головы выдумывает. Например, как древние люди пытались обжить Марс и там до сих пор, возможно, существует человеческая колония. Об этом в курсе подготовки служащих не было ни слова и, по всей видимости, это просто фантазии Синицыной. Таинственным шёпотом сообщает она, как наблюдает по ночам в домашний телетор за Марсом и видит там странные прямые линии, напоминающие каналы. Скорее всего, это, конечно, неправда. Но с другой стороны, почему запрещены гонки на гравициклах по поверхности Марса? Ладно бы, настоящие гонки, а то ведь в вирте…

Или вот поди ж ты узнай, правда или нет, но Женька говорит, что в эпоху хаоса люди собирались в огромные толпы, иногда по миллиону человек, и убивали друг друга, просто так, без причины, даже не пытаясь понять, зачем. Такие массовые истребления назывались войнами, а люди, собравшиеся на войну — солдатами. Позже выяснилось, что виной тому — атавистические гены. Например, ген истребления. И, конечно же, проблему удалось устранить. Но если и вправду всё было так, как рассказывает Синицына, то людям эпохи хаоса не позавидуешь.

А ещё Женька частенько ведёт себя чудно. Например, сидит в перерыве и ничего не ест, а увлечённо рисует на стенном вирте странные трёхмерные многоцветные узоры, которые обманно движутся — не поймёшь в каком направлении. Сначала кажется, что они переливаются слева направо, но чуть сместишь угол зрения — уже движутся наискосок, слева вглубь, а ещё чуть-чуть сдвинешься — потекут справа налево. Так ведь не должно быть, в природе подобного не случается, а Женька рисует себе такие узоры, словно в этом нет ничего необычного.