Хороший день убийством не испортишь!

Мастер Улиус, Глава департамента Ловчих

— То есть вы утверждаете, что лепрекон по имени Эндерлан Очоа мёртв?

— Не утверждаю, а надеюсь!

Полынь из Дома Внемлющих, мой куратор, с интересом поднял взгляд от изумрудной ведомственной папки и сощурился на свидетеля. Тот был фермером. Он стоял напротив Полыни, неловко переступая с ноги на ногу.

Фермер неуловимо напоминал енота: широкая переносица, синяки под глазами, невеликий рост. И в руках всё теребит карман фартука. Полынь — темноволосый, остроносый, увешанный амулетами — был похож на грача, исхудавшего за зиму. Ну и я — раз уж мы о животном мире — зевала рядом, как глазастая белка-летяга: спасибо фасону моего плаща.

Вокруг нас троих шумел весенний лес. С легкими щелчками лопались молодые почки. Скрипела кора. Посвистывали вечнозеленые сосны, чьи иголки вносили остроту в кружевную игру света и тени. Сладко пахло медуницей.

За спиной у фермера простирались его владения: кленовый холм, который перерастал в болото, которое перерастало в реку Арген, которая перерастала еще во что-то… Каюсь: дальше я не запомнила. Идея ясна: ферма, принадлежащая господину Миртиллу Доброму, процветает и ширится.

Вышеупомянутый Миртилл сделал страшные глаза:

— Мёртв лепрекон, надеюсь! — повторил он, несколько противореча своей фамилии.

Потом господин Добрый поднял палец и мелко затряс им перед самым носом Полыни, как бы привлекая внимание.

В унисон, под порывом ветра, закачалась табличка с названием фермы — "Услада вайтов". Золотые бубенчики по углам переливчато запели. Вокруг таблички стайкой вились сами вайты — прозрачно-голубые духи воздуха, эдакие леденцовые светлячки.

Полынь сокрушенно покачал головой и вежливо, но непреклонно отодвинул палец фермера. Браслеты на запястьях Полыни зазвенели, а в его прическе дружно звякнули колокольчики и крысиные косточки на цветных нитках — атрибуты, по которым куратора можно узнать за версту.

Вайты тотчас бросили табличку и рванули к Ловчему с тихим и счастливым писком. Новая игрушка! Да еще и живая!

Я перехватила нить допроса:

— Надеяться на смерть соседа… Не очень-то благообразно, а?

— А быть служителем культа и таксидермистом в придачу — благообразно? — парировал господин Добрый, — Редкий случай, когда жизнь со всех сторон дрянь: и работа мерзкая, и увлечения гадкие!

Я отстраненно, «профессионально» пожевала губами: неуловимый жест с тысячей толкований — согласие, несогласие, сочувствие, намёк на то, что госпожа младшая Ловчая изо всех сил сдерживает зевок — в семь утра-то, после ночной смены…

Фермер снова поднял свой грешный палец — уже передо мной. Ничему его жизнь не учит!

Он продолжил:

— Этот лепрекон совсем сдвинутый. Они в своём культе костры жгут, голыми пляшут, бесстыдники! В августе чуть лес не спалили — если б мы с женой не вмешались, сгорело бы наше Лесное королевство к праховой бабушке! А чучела, чучела-то! — господин Добрый не на шутку распалился, — Он стольких выпотрошил, браконьер! Даже туманную лань, я сам видел!

— Это большое зло? За такое можно убить? — невинно поинтересовалась я, пока Полынь, ворча и приколдовывая, убеждал стайку вайтов отцепиться.

— Нужно! — рявкнул фермер.

И тотчас осекся, будто споткнулся о тонкую леску моей улыбки.

«Фиу-фиу-фиу-фить!» — в ответ на это насмешливо пропищала малиновка, опустившись на кленовую ветку возле фермера. Мол, ты бы язык попридержал, господин Добрый!

Я подмигнула птичке.

— В смысле, это не я его убил, конечно… — пробормотал фермер уже совсем другим тоном. Он сжал свой садовый фартук так, что теперь ни одним утюгом не разгладишь, и тревожно заглянул в мой детективный блокнот, где я делала заметки. — Я бы не стал тогда обращаться к вам… Но сами понимаете: мы тут заботимся о природе, вайтов оберегаем, а господин Очоа и ему подобные только приближают экологический кризис. Я уже жалею, что сам не купил ту хижину на реке…

— Может, господин Очоа просто ушел на охоту? Сидит в засаде, подстерегает какого-нибудь келпи? — я пожала плечами.

— Нет, он говорил, что в ближайшие дни не покинет остров. Якобы сложное чучело делает. Хвастался, гад такой… — фермер вздохнул, — И в тот же вечер страшный вой над водой пронесся — у меня аж ребенок из люльки вывалился. И крик сразу послышался. Тоненький, визгливый — самоё то под эндерлановскую глотку. Ну, я сначала не волновался. Но сегодня утром сходил на реку, и вижу — лодка лепрекона у островка стоит, привязанная. Он бы без нее никуда не делся. Подумал я, подумал, вот в Шолох птичку и послал.

Пока я пыталась понять, что же такое «утро» для фермера, если к нам в департамент его жалоба поступила уже в пять тридцать, Полынь успел полюбовно договориться с вайтами. Куратор прочёл им краткую, но емкую лекцию о соблюдении личного пространства. И духи воздуха впечатлились, судя по тому, как осторожно они зависли в двадцати дюймах от Ловчего. Даже крылышками, кажется, не шевелят. Просто смущенно висят и всё: прерогатива потусторонних.

— Что ж, — сказал Полынь, — Покажите, где живет ваш сосед.

* * *

Золотая паутина солнечных зайчиков дрожала на реке. Сизые ветви плакучей ивы (пока еще невесомо-зеленые, не листва — сладкое обещание), стелились по воде, как волосы ундины.

Мерный плеск вёсел усыплял. Тихое жужжание вайтов навевало сон не меньше. Духи воздуха увязались за нами и теперь вили вокруг Полыни сердца, полные обожания.

Я сидела на корме деревянной лодки, и мой нос неудержимо клонился вперёд, то и дело ныряя в раскрытую папочку с описанием дела. Дело было классическим — очередной запропастившийся мигрант.

Строгая госпожа Селия — главный тиран департамента (даром что на вид — серенькая хромоножка, и официально — лишь помощница шефа Ловчих) — вручила его нам, едва мы с куратором переступили порог Иноземного ведомства.

Ни Полынь, ни я не воспылали энтузиазмом от нового поручения. Ибо порог мы переступали не полными сил и бодрыми сотрудниками, каковыми нам надлежало быть, а двумя сонными развалюхами, всю ночь просидевшими в засаде на тилирийских контрабандистов. И в Ведомство мы пришли в надежде, что быстренько получим штамп «закрыто», а потом завалимся в кабинете на две симметрично стоящие раскладушки. И поспим хотя бы до обеда.

Все равно, согласно статистике, большая часть преступлений случается во второй половине дня. Горожане те еще лентяи: не любят нарушать закон, как следует не выспавшись. Так что у меня с нашими преступниками полное взаимопонимание.

А вот сельские жалобщики, увы, поголовно хвастают шилом в одном месте. Шлют летучие письма пачками, едва над Шолохом забрезжит рассвет.