Артем… или гнев отцовский

— Ты серьезно?

Нет. Ну это надо же додуматься среди белого дня заявлять мне такие страшные вещи? Он серьезно рассчитывает, что после бурной ночи я смогу спокойно воспринимать информацию, что он пытается донести до моего не до конца проснувшегося мозга? Нет, старик явно выжил из ума. Да и я не лучше, раз не до конца втыкаю, что он пытается мне объяснить.

— А разве видно, что я шучу?

Прикрываю веки и делаю глубокий вдох, очень сильно надеясь, что мой папочка сейчас шутит. Ну не может же родной отец лишить сына транспорта. Подумаешь, припарковался неудачно, сбив пожарный гидрант и разбив спорткар в хлам. Ну так этого гидранта там никогда не было, а вина вся на мне. Несправедливо как-то все это.

— Нет, но, может… — пытаюсь подобрать правильные слова, чтобы хоть как-то минимизировать наказание, но холодный голос отца, что раздается в просторном кабинете, заставляет вздрогнуть. Стадия бешенства «С глаз долой» в самом разгаре, и это, пожалуй, самое худшее, что может случиться за сегодняшний день. Кажется, в этот раз я действительно доигрался.

— Не может!

Морщусь, когда отец заносит кулак, чтобы еще разок шандарахнуть по столу. Ей-богу, еще пару таких его ударов, мне потребуются памперсы.

И ведь не скажешь, что Арестов Станислав Андреевич может быть таким демоном. Сейчас он очень сильно на него смахивает. И, признаться честно, красное от гнева лицо и седые волосы — так себе сочетание.

Нет, отец у меня хоть и приближается к размену шестого десятка, но он еще ого-го. И хоть седые волосы с каждым днем становятся все заметнее и нет того лоска, что был лет двадцать назад, как я помню в детстве, он все же красавчик. А его взгляд, холодный, как глыбы айсберга, парализует мгновенно. Вот как сейчас: хочется бежать, а ноги не слушаются.

В голове сразу всплывают картинки из детства, где я, маленький парнишка, вечно хохочущий, ношусь по кабинету, пока папа в очередной раз отсчитывает Лису за трату денег на тряпки. Тогда я не понимал, почему Лиска ходит как по струнке после такого взгляда, а сейчас очень даже. Слова застряли во рту.

— Пап, — спустя минуту тягостного молчания делаю еще одну попытку достучаться до глыбы льда, что сидит передо мной за массивным дубовым столом и примораживает взглядом к полу. Нахрен такой стол вообще нужен?!

— Я все сказал!

И ведь не поспоришь. Он действительно ВСЕ сказал, да так, что мне заранее становится страшно. Я ведь даже не представляю работу не по профессии, а моя должность к ней не имеет никакого отношения. Вот прям совсем никакого.

— Ну это же глупо, ты же понимаешь?

Еще немного — и я топну ногой, как маленький ребенок, слова которого не замечают взрослые. Обидно, блин.

— Вполне, — холодно ответив, отец поправляет на переносице очки в тонкой оправе от знаменитого итальянского дизайнера и снова возвращается к бумагам.

Мать моя женщина, что творится-то?!

— Пап, — на этот раз тяну жалобно, надеясь, что сердечко любимого отца екнет. Признаться честно, я готов пасть перед ним на колени и замаливать грехи прямо сейчас. Точнее, один-единственный грешок. Именно из-за него меня сейчас безжалостно лишают всех благ ребенка из богатой семьи и отправляют в ссылку.

— Я все сказал!

Оу… этот голос. Я узнаю его из тысячи.

— Да черт возьми, ты же понимаешь, что это произошло случайно? Тормоза отказали, я вовсе не собирался отправляться на тот свет, — срываюсь, не готовый изучать карту метро.

— Но ты почти это сделал, — холодно чеканит отец, снимая очки и потирая переносицу. — С завтрашнего дня ты работаешь курьером в кампании Алексея.

Слова, как приговор, хлещут по самому больному. Нет, я, конечно, привык к работе и даже люблю ее, но ведь всему есть предел, верно? Мне нравится раскидывать мозгами в сложных ситуациях и искать выход, так почему мне в наказание не поручить именно это? Мол, сынок, вот тут проблема, найди выход. Так я с радостью схватился бы за эту работу и с удовольствием помог. А он… к черту на куличики отправляет меня.

— Да ты совсем, что ли? — неожиданно для себя слишком сильно повышаю голос и резко затыкаюсь, наткнувшись на укоризненный взгляд отца.

Все ясно. Отцу явно обработали мозги двойняшки, да и Славка, скорее всего, в стороне не осталась. Единственное исключение — мама. У нее возраст и давление скачет, поэтому ее в такие проблемы стараются не посвящать, а чтобы она ненароком ничего не узнала о моих косяках, ей нагло всучивают мелких, коих сейчас по пальцам обеих рук не сосчитать. В общем, племянников у меня дофигища и еще столько же впереди. В нашей большой и дружной семье только я последние два года белая ворона.

— Разговор окончен.

Звучит как приговор.

Артем… или снова она…

Вжимая педаль газа в пол, направляюсь в свою холостяцкую берлогу, мысленно радуясь, что хоть лофт отец не стал отбирать. Конечно, мне хочется сказать, что на старости лет отец выжил из ума, но это вранье. Я здраво понимаю, что это чисто моя вина. Поэтому напрочь игнорирую смартфон, что разрывается голосом Честера Беннингтона, солиста всем известной группы Linkin Park. Не хочу ни с кем разговаривать, а слушать очередное нудное поучение тем более. Только не сейчас, когда мои нервы на пределе, а нога вовсю упирается в педаль газа, заставляя движок Aust Martin работать на всю мощь. Давно ждал случая, проверить на что способна эта малышка.

Врубив на всю AC/DC, чтобы лишний раз не слышать, как разрывается телефон, погружаюсь в раздумья. Спустя десять минут понимаю, что и сказать-то нечего. Отец действительно прав, я заслужил наказание, но курьер? Да будь я проклят тысячу раз, если соглашусь на эту работу. Нет, я здраво понимаю, что любая работа — это нечеловеческий труд, но я за один обед оставляю больше, чем курьер за месяц зарабатывает. Из этого я и делаю вывод, что отец поехал крышей.

Спасибо, что не до конца. С него станется, так он еще и лофт отберет. Единственное подобие уединенного мирка для меня, так сказать. Мой дом — моя крепость, и никак иначе. Место, где я чувствую себя все еще живым и хоть кому-то нужным.

Быстро сполоснувшись в душе и переодевшись, хватаю ранец и покидаю свое любимое холостяцкое убежище. Ни на что в жизни не променяю эту уютную квартиру, где видно каждый угол. И когда я говорю каждый, значит, каждый. Изюминка лофта — стеклянная душевая со скрытыми в потолке жалюзи, но об этом маленьком секрете никто не должен знать. Кроме меня.

На парковку универа залетаю с визгом, заставляя задницу спорткара уйти в занос. И, только припарковавшись, понимаю, что мне трындец. Лиска с меня шкуру сдерет, если я спалил новую резину на ее ласточке. Плевать, новую поставить может. Ее-то отец карты не лишил, да и Макс ее не бедствует.