Рука выглядела совершенно обычной. И, разглядывая новую бионическую деталь собственного организма, я даже поднял вторую руку, сравнивая оригинал с копией.

Если бы самолично не присутствовал вчера на ритуале, когда Саманта (спасибо ей за помощь) нанесла завершающий удар, я бы не сказал уверенно, какая именно из рук здесь настоящая, а какая бионическая. Даже едва заметные светлые волоски на коже идентично выглядят – присмотрелся я.

Меня – в разрезе всего происшедшего, как в прошлой жизни обитателя иного мира, удивлял кроме прочего и уровень местных технологий. Ведь при всей внешней неотличимости в пользовании у меня сейчас оказался далеко не самый технологичный девайс из представленных на рынке аугментаций. Скорее, это был протез (если не знать о том, что над ним поколдовал Накамура) из серии третий сорт не брак.

Но даже этот недорогой (относительно более качественных) бионический протез, на мой взгляд, являлся самым настоящим чудом техники. Мало того, что искусственная рука неотличима от настоящей, так еще и возможностями превышает верхние значения усредненной оригинальной человеческой конечности. Подковы, по дефолтным настройкам, безостановочно гнуть не смогу, но даже с базовым программным обеспечением легко могу ломать что-нибудь. Палки там деревянные, кости… человеческие.

Весьма важное и нелишнее усиление организма.

Конечно, со своими средствами я мог себе позволить не просто аугментированный протез, а вырастить новую руку, но… новая маска, новые правила. Накладывающие определенные ограничения, не выходящие за рамки личности моей новой легенды ничем не примечательного политического беженца из Галицко-Волынского княжества.

Вздохнув, я посмотрел в иллюминатор, на поблескивающую далеко внизу водную гладь океана. И еще раз вздохнул. Вообще, когда тебе отрубают руку, ощущения… не очень приятные, так скажем. Особенно неприятно, когда это делает твоя невеста.

Не сказать, что я при этом получил непоправимую психологическую травму, но… Во время всего, уже семь часов продолжающегося, полета мысли постоянно соскакивали на совершенный нами с Самантой ритуал перемещения моего дара и части души в клинок кукри. Мои ментальные способности, позволяющие направлять мысли в любую сторону или даже вовсе включать состояние холодного разума, а также эмпатия ушли вместе с даром, и выключить навязчивые мысли я не мог. При этом с тоской и содроганием вспоминал отнюдь не испытанную боль и чувство физической потери.

Самое страшное к восприятию было то, что я стал обычным человеком. Как по ментальным, так и по физическим возможностям. И это, по-настоящему опустошенное, состояние было гораздо, даже многажды хуже, чем ощущение от потери руки. И от потери вместе с ней подаренного богиней ножа кукри – который я, после Инициации, уже воспринимал неотъемлемой частью своего собственного тела. Правда, понял это только сейчас – когда лишился возможности в любой момент заставить смертоносный клинок послушно материализоваться в руке.

Осознание потери своих невероятных возможностей жалило даже сильнее, чем память боли, а невозможность выключить докучающие навязчивые мысли приятности моменту не добавляла. Плюс к тому, кроме раздрая в душе, опустошенное от стихийной энергии тело тянуло мерзкой слабостью, словно от накопленной после многочасового труда усталости.

Именно поэтому во время перелета я выбрал меньшее зло – сосредоточился на факте потери руки. А не на потере, добровольно-принудительной, дара владения стихией Огня, Демонического пламени, способностей к темным искусствам, а также усиленного восприятия эмпата.

Тем более пытался акцентировать внимание на потере руки, потому что прежнюю деталь организма заменил девайс, не то что не уступающий оригиналу, а значительно его превосходящий. И – в очередной раз не сдержал я невольного удивления, совершенно неотличимый. Потому что, отвлекаясь от мыслей об утере дара владения, я сейчас сосредоточился на сравнении ногтей. Заметив, что на ногтях пальцев протеза даже едва заметные заусенцы видны. Точь-в-точь как на моей второй, настоящей руке.

Пока изучающе смотрел на ногти, даже пробуя откусить один из заусенцев, двигатели самолета загудели иначе, и в пологом развороте снижения он лег на крыло. И в иллюминаторе все обозримое пространство полностью заняла изумрудная лазурь спокойной воды южного океана, а буквально через минуту показался пункт назначения.

Остров Занзибар, часть архипелага Занзибар у юго-восточного побережья Африки. Это если о географии.

Если о политике, то сейчас я видел отдельный город-остров, автономный дистрикт Занзибар – часть территории Танганьика, находящейся вне юрисдикции ООН. Огромного, самого большого в мире протектората, управляемого совместной администрацией Британской и Германской Империй. Де-юре. Де-факто – находящейся под контролем транснациональных корпораций, часть которых действовала в интересах Британии, часть – в интересах Германской Империи, одного из локомотивов местного Европейского союза.

Самолет в пологом развороте со снижением выходил на взлетно-посадочную полосу. И под крылом уже довольно подробно можно было разглядеть немалых размеров остров. Шириной порядка двадцати километров, в длину – восьмидесяти. Воспринимать его масштабно, реально представляя расстояния, мне помогло сравнение с Санкт-Петербургом. Площадь у родного города – считая «пригородные» курортные и дворцовые районы, практически совпадает с островом.

Только Петербург границами согнулся дугой районов вокруг побережья Финского залива, а Занзибар – примерно равный по площади, более прямой, вытянутой формы. И, в отличие от зеленого пригородами и парками Петербурга, тропический остров в этом мире практически полностью застроен.

Занзибар в этом мире – это остров-мегаполис, превращенный в самый настоящий гигантский человейник. Лишь в нескольких местах на его побережье, где земля не накрыта асфальтом и постройками из бетона, стекла и железа, виднелась по-южному яркая зелень, а песчаные пляжи омывала бирюзовая вода, на которой в маринах покачивались многочисленные яхты.

Красивое – если смотреть издалека, и пропащее место.

В центре и на западном берегу острова, поднимаясь к южной его оконечности, полностью ее занимая, возвышаются кварталы небоскребов. Многочисленные здания, перевитые линиями монорельсов, забирающихся даже к последним этажам многочисленных башен. В северной и северо-восточной части острова – однотипные районы бетонных высоток, разделенные многоуровневыми магистралями, а ближе к берегу расположены «сточные районы» – трущобы, промышленные полигоны и мусорный город.

После Великой войны на карте мира, несмотря на мирные договоры стран-участниц, остались множественные спорные точки. Впоследствии практически все превращенные в протектораты стран и корпораций, будучи выведены из-под юрисдикции ООН. И протекторат Танганьика – одна из них.

«Пирог компромиссов», как его называли в дипломатических кругах Большой Четверки. Потому что во время сложных переговоров именно зоны влияния в Танганьике, огромной по территории части Африки, вот уже много лет были тем самым пирогом, от которого или британцы, или немцы могли себе позволить отрезать часть, отдавая соперникам на съедение в виде компромисса.