Памяти моих родных и близких

Хоронили Борьку Акселевича.

Тридцатитрехлетний корреспондент центральной газеты, занимающийся криминалом, вечно влезающий в чужие преступления и разборки, переживший уже два инфаркта, умер в командировке, в калужской гостинице.

Думали, третий инфаркт, но вскрытие его не подтвердило, и следствие быстро зашло в тупик. Стали предполагать отравление. В номере Акселевича перед его смертью двое неизвестных долго и шумно спорили о чем-то с Борькой. Вот только следов отравления патологоанатомы тоже не нашли.

Привезти мертвого Борьку в Москву оказалось сложно и дорого, пока не вмешалась державшаяся из последних сил Нина, врач, единственная из всех женщин Акселевича признанная в его доме. И то лишь потому, что свой медик — находка.

Принимали здесь всегда плохо. Даже Борькину жену Зиночку, с которой он познакомился в Симферополе и которая из-за сложных отношений с семьей мужа так там и осталась, в дом не впустили. Зину беспричинно не хотели видеть и знать.

Акселевич и Зиночка вместе только отдыхали, а когда она приезжала в Москву, всегда останавливалась у Борькиных приятелей. У него их было много, может быть, даже чересчур: одноклассники, однокурсники, коллеги… Не счесть. Он словно протестовал этой многочисленностью против замкнутости и узости своего дома. Родительского дома, ставшего для Бориса единственным.

Борька столкнулся с Зиной на мокрой улице, показавшейся ему какой-то простуженной. Там чихали уставшие от жизни дома и кашляли кособокие и сутулые фонари. Девушка закрывалась зонтом и почему-то непрерывно наступала на лужи. Акселевич внимательно присмотрелся к ее оплеванным грязью ногам, — было ясно, что, если во всем городе останется хоть одна крошечная лужица, эта крымчаночка в нее обязательно попадет. И задумчиво поднялся взглядом повыше. Кофточка с какими-то зигзагами, похожими на разряды полыхающей холодным, яростным огнем молнии…

— Вопрос можно? — спросил Борис и не стал дожидаться ненужного ему ответа. — Носите на себе графики кривых весенних гроз? И понимать их, думаю, следует эдак: «Не подходи — убьет!» Да? А ишшо нередко встречаются дамы, олицетворяющие собой надпись: «Вход воспрещен».

Некрасивая и нелепая мешанина просторечий и стилистических изысков…

Незнакомка удивилась, осторожно отвела низко нависший надо лбом зонт, взглянула на приставалу и неожиданно смутилась. Зонтик тотчас же зацепился за ветки дерева. Нервно отцепляя его, девушка постаралась на ходу сориентироваться и привести себя в норму. И в соответствие своему внезапному, изрядно вымокшему кавалеру.

— Вопрос оцениваю как удачный. Что дальше? Будут какие-нибудь другие версии?

— Между прочим, осторожнее с зонтиком: он сейчас у вас может сломаться! — посоветовал заботливый Борис и нежно взял крымчаночку за локоть.

Локоть вырывать не стала — хороший признак.

— Ну, даже если сломается, ничего страшного: он китайский, — отозвалась забрызганная.

— А куда вас проводить? — спросил нетерпеливый Борька.

Он всегда спешил, словно предполагал, предчувствовал, что именно так ему и нужно. Продиктованная свыше, нашептанная ему бессонными ночами мысль бродила в тайниках сознания назойливо и неизменно. «Сколько, сколько, — думал Борис, — сколько мне еще осталось, сколько?…»

Ответа на этот вечный вопрос дать ему никто не мог.

Незнакомка растерянно ткнула пальцем в сторону остановки:

— Вот сюда…

Они стояли совсем рядом с потемневшим от дождя, готовым рухнуть на голову пассажиров козырьком.

Дождь превратился в сплошной ливень. И вдруг под ним на улице появилась поливальная машина. И самое умилительное — стала поливать.

— Трогательно… Им воду девать некуда. И это в безводном Крыму, — пробормотал Акселевич. — Да-а… Крым… Сентябрь… Бархатный сезон, — лениво задумался вслух Борис. — Я приезжаю сюда исключительно в расчете на все эти волшебные составляющие. И что нахожу? Ха! Сырость, грязь и мерзкий ветер откуда-то с моря… Вот тебе и вот!

— А ветер, он всегда с моря… — прошептала крымчаночка, все-таки безуспешно попытавшись освободить локоть.

Борька глянул на нее с новым интересом. Симпатичная лапочка. И до крайности похожая на главную героиню известной новеллы Мопассана.

— Ишь ты подишь ты… Вопрос можно? У вас есть какая-нибудь комбинация букв, по которой вас можно было бы узнать?

Девушка вновь озадаченно и недоуменно уставилась на Акселевича. Он опять глянул на нее искоса. Удивительно нежная и свежая полнота, на редкость милая… На каждое слово Бориса крымчаночка расцветала непонятными, но приятными ему испугом и улыбкой. Такую обнимать — придется руки пошире разводить. Но это тоже приятно.

Дождь нудно долбил по зонту, по защитному армейскому плащу Борьки, по меланхолично-покорному судьбе асфальту…

— Ну, говоря попроще… Я имею в виду: как вас зовут?

«Парень с вывертами, — подумала Зиночка. — Откуда такой свалился на мою голову?»

— Зинаида, — сказала она. — А вы отдыхать приехали? Тогда вам действительно не повезло. У нас осень не кавказская, раз на раз не приходится. В этом году дождей море.

— В командировку, — сообщил Акселевич и потянул Зину к подплывающему троллейбусу, преисполненному утомленной важностью и сознанием своего нелегкого долга.

Народа внутри было мало. Курортники дружно сбежали от дождей, рабочий люд трудился — день будний, а пенсионеры выжидали почти у моря погоды, чтобы, наконец, добрести до ближайшего магазина.

— Вы ходите без зонта. — Зиночка щелкнула своим китайским, закрывая его и быстро взбегая по ступенькам троллейбуса. Она мельком окинула одобрительным взглядом густую, торчавшую вверх жестким серым гребнем шевелюру неожиданного поклонника. Зине не нравились лысеющие и лысоватые мужчины. — Не боитесь простудиться?

— Я в этой жизни уже ничего не боюсь, — снисходительно отозвался Акселевич.

— А в той?

— В той… — Борька пробил два билета. — В той… Ха! Стараюсь об этом не думать. Это особь статья. Да, я ведь не представился… Пардон… Борис. Ваш покорный слуга. А в остальном не был, не имею, не привлекался!.. Между прочим, Зиночка, если бы меня в свое время спросили, хочу ли я появиться на этот свет, я бы ответил отрицательно. А вы? Стой мене или нет?

Зина снова растерялась. Среди ее крымских знакомых такого загадочного и необычного, странно философствующего типа до сих пор не попадалось.

— Я никогда об этом не думала, — призналась она. — Живу себе и живу… А вы чем занимаетесь?

Акселевич тотчас напустил на себя безмерно значительный вид.