Англия, 1794 год

Себастьян Ллойд Уильям Стирлинг лежал в постели с широко открытыми глазами, и в животе у него делалось невыносимо холодно, когда он смотрел на тени, пляшущие по стене. Он вообще не намеревался спать, но крепко сжимал веки и притворялся спящим, едва няня со скрипом приоткрывала дверь и бросала взгляд на него.

Собственно говоря, уснуть бывало нелегко, когда отец и мать начинали ссориться. В теплую погоду окно у Себастьяна держали открытым почти до конца сентября, а его спальня была расположена прямо над комнатами мамы. И даже ночью, в темноте, сюда доносились голоса родителей.

Разумеется, уже не в первый раз слышал он, как они ссорятся. В этом году дела обстояли особенно плохо не только в Лондоне, во время сезона, но и здесь, в Терстон-Холле. Ссоры случались часто и, как правило, в те дни, когда приезжали гости. Мать любила принимать гостей. Они с отцом пререкались из-за ее измен и из-за того, что она вела себя чересчур легкомысленно, просто недопустимо.

Об этом говорил, разумеется, отец, потому что Уильям Стирлинг, маркиз Терстон, отнюдь не склонен был закрывать глаза на то, что ему не нравилось. Более того, он склонен был наказывать каждый проступок, кто бы его ни совершил. С тех пор как Себастьян научился воспринимать окружающее, он не помнил, чтобы отец его за что-то похвалил — и не только его, но и вообще кого-нибудь.

Когда Себастьян забирался в свою постель нынче вечером, он понимал, что очередная ссора неизбежна. Он в напряжении ждал, когда она начнется. Родители устраивали прием, и последний из гостей уехал довольно давно. Но ссора эта оказалась худшей из всех. Себастьян зажимал уши пальцами, однако это не помогало. Отец бушевал в полном неистовстве, мать возмущалась, спорила, громко кричала. Себастьян не мог бы остановить их. Никто не мог бы. Когда они начинали ругаться, слуги ходили на цыпочках и старались держаться подальше от поля сражения.

В конце концов с грохотом захлопнулась дверь внизу.

В доме вдруг наступила мертвая тишина.

Себастьян знал, что теперь отец уединится у себя в кабинете с бутылкой джина, а наутро появится мрачный, с красными, опухшими глазами. Вряд ли можно ожидать чего-то хорошего от грядущего дня, мальчик отлично это понимал. Завтра у него урок верховой езды, отец неизменно наблюдал за этим. Себастьян привык к его резким и неодобрительным замечаниям, но завтра они, конечно же, будут особенно злыми. Мальчик тяжело вздохнул. Надо попытаться увести младшего брата, Джастина, куда-нибудь подальше с отцовских глаз. Он, Себастьян, уже научился осторожности в обращении с отцом в таких случаях, но Джастин…

Маленький мальчик долго лежал в темноте совершенно неподвижно, очень, очень долго. Наконец он выбрался из постели и бесшумно пошел по комнате. В те ночи, когда родители воевали между собой, Себастьян непременно подходил взглянуть на брата и сестру. Он и сам не знал, почему так поступает. Может, потому, что был старшим и считал своим долгом присматривать за младшими отпрысками.

Он осторожно продвигался по холлу. Знал, что няня уже спит, — из-за двери ее комнаты доносился громкий храп. Как-то раз она сильно разбранила его, застав в полночь в библиотеке. Но Себастьян в отличие от многих других детей не боялся темноты, а ночь предоставляла ему редкую возможность побыть в полном одиночестве. Тогда его не изводили домашние учителя, не сверлила бдительным оком нянька, и никто из слуг не таскался за ним по пятам.

Себастьян прокрался мимо классной комнаты и вошел в спальню Джастина. Четырехлетний братишка крепко спал, сдвинув тоненькие брови и выпятив нижнюю губу. Может, ему снится что-нибудь страшное? Он отбросил со лба у Джастина темные волосы, так похожие на его собственные. Дотронулся кончиком пальца до выпяченной нижней губы, и Джастин подобрал ее, но лишь на секунду.

В следующей по коридору комнате спала в своей кроватке трехлетняя Джулианна — спала на боку, подтянув коленки к подбородку и прижимая к себе любимую куклу. Шелковистые каштановые кудри рассыпались по подушке. Себастьян подоткнул обшитое кружевами одеяльце. Его маленькая сестричка — настоящий ангелочек.

За окном сияла полная луна, высоко поднявшаяся по своему извечному пути. Она казалась невероятно светлой, невероятно большой. Сотни звезд мерцали вокруг нее в темном небе, и так они были близки, что протяни только руку — и дотянешься до любой.

Он даже не заметил, как вышел из дома, и опомнился, только уже стоя во дворе. Прошел по дорожке и остановился под широко распростертыми ветвями высокого вяза. Себастьян стоял, все еще завороженный волшебством звездного неба, когда шорох опавших листьев на дорожке под чьими-то шагами привлек его внимание.

Он растерянно заморгал:

— Мама?

Мать не заметила его в тени дерева.

Мальчик вышел на освещенное место. Мать, как всегда, была очень красиво одета: в широкой клетчатой ротонде, в руке дорожная сумка подходящего тона, на черные как смоль волнистые волосы с легкой небрежностью надета шляпа с перьями.

Себастьян, глядя на нее, подумал, что если Джулианна напоминает ему ангела, то и мать его — самое прекрасное создание на свете. И это создание вдруг замерло на месте в полном изумлении.

— Себастьян?! Что ты здесь делаешь?

Себастьян подошел к ней и остановился, покачивая головой. Ему было всего десять лет, но он уже в этом возрасте был хоть и немного, но выше своей миниатюрной матери.

— Я не мог уснуть, мама.

Мать промолчала, но вид у нее был то ли раздосадованный, то ли озабоченный.

Позади нее мальчик заметил теперь карету у ближайшего поворота дороги. Сощурив глаза, он переводил взгляд с кареты на дорожную сумку в руке матери и обратно.

— Ты куда-то уезжаешь, мама?

— Да, — со вздохом проговорила она. — Да, милый, я уезжаю.

— Куда, мама?

Лицо у матери просветлело.

— О-ля-ля! Я и сама не знаю! Быть может, в Париж, — весело произнесла она. — Или в Венецию. Да, конечно, в Венецию. В это время года там прекрасно. И я бог знает сколько времени не была нигде на континенте.

Сердце у Себастьяна сжалось от какого-то странного и неприятного предчувствия. Но ведь и в самом деле странно, если твоя мать уезжает куда-то среди ночи.

— Венеция очень далеко отсюда, мама. Тебе не нравится здесь, в Терстон-Холле?

Ему самому трудно было представить, что кому-то может не нравиться Терстон-Холл с его прекрасным большим домом, замечательным парком, красивыми округлыми холмами, окружающими его со всех сторон. Он любил дом своих предков. Целых семь поколений Стерлингов родилось здесь. Себастьян, если не был занят уроками, больше всего на свете обожал скакать на своем пони вверх и вниз по холмам.