– Прибавка… неужели ты действительно просишь о прибавке? – Клаудия изумленно и с возмущением смотрела на молодую женщину, стоящую перед ней, словно та требовала немедленно подарить ей половину дома. – Думаю, мы и без того более чем щедры с тобой. Ты получаешь не только деньги, но и стол и жилье, и будь любезна не забывать, что мы содержим вас двоих!

Хотя Энджи страшно смутилась от такого ответа, она, сделав над собой усилие, сказала:

– Я работаю шесть дней в неделю, а по ночам сижу с детьми…

На лице элегантной брюнетки выступил гневный румянец.

– Не верю своим ушам. Ты выполняешь кое-какую работу по дому и сидишь с детьми. Ну и что с того? Тебе все равно приходится по ночам присматривать за Джейком… неужели ты ожидаешь, что мы будем платить тебе за то, чем ты и так бы занималась? Не могу понять, как ты можешь быть такой неблагодарной после всего, что мы для тебя сделали…

– Я едва свожу концы с концами, – упрямо ответила Энджи, готовая от невыносимого унижения провалиться сквозь землю.

– Не знаю, на что тебе могут понадобиться деньги, когда твои счета оплачиваются нами, – сухо отрезала хозяйка. – Зато я знаю, как будет потрясен Джордж, когда узнает о твоих требованиях.

– Это не требования, – сдавленно пролепетала Энджи. – Это просьба.

– В таком случае в просьбе тебе отказано, – резко бросила Клаудия и повернулась к двери кухни. – Ты очень разочаровала меня, Энджи. У тебя здесь настоящая синекура[1]. Боже мой, если бы мне платили только за то, чтобы я сидела дома и загружала посудомоечную машину! Мы обращаемся с тобой и Джейком как с членами семьи. Мы содержали тебя, пока ты была беременна… и позволь тебе заметить, что едва ли кому-либо из наших друзей пришло бы в голову связаться с беременной незамужней компаньонкой!

Энджи ничего не ответила на это. Да и, что бы она ни сказала, реакция была бы одна – новая вспышка гнева. Ни одна домработница на свете не выполняла столько работы, как Энджи, хотя Клаудия упорно называла ее «компаньонкой». Действительно, сначала она пришла в дом Диксонов в этом качестве, на условии получения карманных денег как оплаты, но постепенно на ее плечи легла вся работа домработницы, экономки и няньки. Но в то время Энджи была слишком благодарна за то, что у нее есть крыша над головой, и не стала возражать.

Да, тогда она была еще очень наивной. Она смотрела на дом Диксонов как на временное пристанище и воображала, что, когда родится ребенок, она найдет себе более подходящую и высокооплачиваемую работу и начнет жизнь сначала. Но мало-помалу эти мечты развеялись, когда она поняла, как много денег надо на содержание ребенка и вообще на жизнь в Лондоне. Наконец она стала перед выбором: оставаться работать у Диксонов или убираться подобру-поздорову.

– Продолжать этот разговор мы не станем, – благодушно сказала Клаудия, расценивая молчание как знак своей победы. – Думаю, пора купать детей. Уже половина седьмого, а они становятся просто невыносимыми, когда перегуляют.

К тому времени, когда Энджи уложила детей спать, было уже далеко за восемь, и Клаудия с Джорджем уехали ужинать. Шестилетняя София и четырехлетние близнецы Бенедикт и Оскар были прелестными детьми, но им не хватало родительского внимания. Их отец, окружной судья, постоянно и надолго уезжал, а мать, влиятельная деловая женщина, редко уходила с работы раньше семи вечера.

У них был великолепный дом, дорогие автомобили «порше» и «рейнджровер», но Клаудия так не любила тратить деньги, что даже у газового камина в комнате Энджи был отдельный счетчик. В этой комнате над гаражом не было центрального отопления, поэтому зимой там часто стояла стужа.

Энджи как раз проверяла, чтобы на холоде находилась только темноволосая кудрявая макушка ее сына, когда в дверь позвонили. Поспешно укутав Джейка одеялом, она бросилась вниз, к двери, чтобы второй звонок не разбудил чутко спавшую Софию.

Отбросив назад растрепавшиеся светлые волосы, она нажала кнопку домофона.

– Кто это? – задыхаясь, спросила она.

– Энджи?…

При звуке этого голоса она отшатнулась. Голос был чуть хрипловатым и невыразимо сексуальным, с легким греческим акцентом. Прошло больше двух лет с тех пор, как она в последний раз слышала его, и ее охватила паника.

Домофон снова зазвонил, на этот раз резко и нетерпеливо.

– Пожалуйста, не надо… ты разбудишь детей! – прошептала девушка.

– Энджи… открой дверь, – приказал Лео.

– Я… я не могу… Мне нельзя открывать, когда хозяев вечером нет дома, – пролепетала Энджи, радуясь возможности сказать чистую правду. – Не знаю и знать не хочу, что тебе нужно и как ты меня нашел. Уходи!

В ответ Лео с силой нажал на звонок. Застонав от ярости, Энджи вылетела к входной двери, открыла хитроумные замки и распахнула ее.

– Благодарю, – холодно сказал Лео.

Парализованная его присутствием, Энджи упрямо повторила:

– Тебе нельзя заходить сюда…

Эбеново-черная бровь насмешливо приподнялась.

– Не говори глупостей.

Она невольно посмотрела в его глаза цвета штормовой ночи, и ее пронизал нервный озноб. Лео Деметриос собственной персоной! Он стоял так близко, что можно было до него дотронуться, этакие шесть футов три дюйма подавляющей уверенности в себе и мужской силы. Широкие плечи, казалось, не помещались в дорогом вечернем пиджаке, а идеально сшитые брюки отлично сидели на длинных мускулистых ногах. Вся его фигура выражала твердость и уверенность, это светилось даже в его иссиня-черных волосах, и все же Энджи до сих пор не могла поверить, что это действительно он.

– Тебе нельзя заходить. – Она вытерла влажные ладони о старенькие джинсы.

– Энджи… мне хочется пить, – услышала она сонный голосок Софии.

Вздрогнув от неожиданности, Энджи обернулась и бросилась назад, в слабо освещенный холл.

– Ложись в кроватку, я сейчас принесу тебе водички…

Лео шагнул через порог и тихо прикрыл за собой дверь. Энджи повернулась и умоляюще посмотрела на него, но ничего не стала говорить, чтобы не испугать сонную Софию присутствием незнакомого человека. В гневе прикусив губу, она оставила Лео стоять в холле, а сама поспешила на кухню за водой. Клаудия и Джордж уехали ненадолго и могли вернуться с минуты на минуту. И, конечно, они придут в неописуемую ярость, если обнаружат, что она впустила в дом незнакомого мужчину.