Астрологически Меркурий выражает готовность и стремление к контактам и пониманию

Пупель сидела на диване и грустила. Бывает такое – вроде и ничего, а грустно как-то. Иногда бывает. Вроде бы все в порядке, и можно сидеть и радоваться, или идти и радоваться, а не радуешься. Мысли были какие-то пространные, вроде «а неплохо было бы, – или, – а если бы?».

Но лень было эти мысли развивать и углублять, и скучно в общем как-то.

На диване ей сидеть было неудобно, и если посмотреть на нее, к примеру, из космоса, хотя из космоса, пожалуй, не увидишь, а с расстояния ну, скажем, пятидесяти сантиметров, то точно видно было бы, что сидеть неудобно. Диван слишком мягкий, продавливался под ее небольшой, но все-таки тяжестью, спина ее горбилась, шея уходила в плечи, коленки подтягивались к животу, поза напряженная. В напряженной позе думается хорошо, но ей не думалось.

Незаконченные эскизы валялись по всей комнате: там кусок стены с аркой, тут фрагмент барной стойки, уголок для отдыха с диваном и журнальным столиком.

Тысячи людей за счастье, может быть, посчитали бы получить работу дизайнера по интерьерам. Для многих это вообще, так сказать, предел мечтаний. Пупель свою работу не любила. Она была, мягко выражаясь, странной дамой с прихвостью и присвестью в голове. Пупель была из той породы людей, которые обитают в своем мире. Прокладывая сложные тропы, залезая на скалистые пики, падая в пропасти и из них выкарабкиваясь, они устремляются к чуть виднеющемуся брезжущему свету, находя в этих экзерсисах особую прелесть и даже считая их той самой настоящей жизнью. Как правило, в жизненной реалии такие люди витают в облаках, не вникая в детали. Их нисколько не волнует то, что обычно волнует простых смертных. Конечно, им требуется пища, крыша над головой, бытовые удобства, но это все – постольку-поскольку.

Внезапно в голову Пупель пришла свежая мысль:

– Чего сидеть, когда и полежать можно...

Пупель включила телевизор и, свернувшись калачиком, уставилась на экран.

– Контрасты бывают разные, – ровным, убаюкивающим голосом говорил дядечка в телевизоре, – и это как раз является одной из характерных особенностей Меркурия. Днем тепло, так примерно плюс триста шестьдесят четыре градуса по Цельсию, а ночью прохладно – около минус ста.

«И все равно люди живут, терпят. А у нас чуть похолодает, все дома сидят, нос на улицу не кажут», – думала Пупель.

Убаюкивающий дядечка начал объяснять что-то про ядро Меркурия, показывая схему в разрезе. Пупель закрыла глаза. Сначала просто стало никак и даже не темно, а так серенько и внутри что-то затюкало – пунс-трунс.

– Возникает вопрос, откуда берется лед? – доносился далекий голос из телевизора.

«Да, откуда лед?» – подумала Пупель уже во сне.

Много деревьев, освещенных вечерним солнцем, какая-то особенная перламутровость. Пупель шла по ковру, приговаривая:

– Я иду по ковру, ты идешь пока врешь, мы идем пока врем, они идут пока врут.

Сидя на террасе, за столом, покрытым синей клетчатой клеенкой, она ложечкой переложила варенье из хрустальной вазочки себе в розетку. «Как эта вазочка похожа на сосуд из Рублевской Троицы. Если бы не эти зазубринки – просто один в один.

Вообще-то на современном уровне нельзя воспринимать эту актуальность в виде непререкаемой банальной удовлетворительной тенденциозности».

– Мы не можем интегрировать мир парадоксальных иллюзий, – возразила Пупель невидимому оппоненту. И вспомнила фразу, которую она очень любила в детстве: «С точки зрения материальных тенденций это все амбивалентно».

Пупель бежала по коридору. Нет, не туда, не туда, Господи, боже, куда?

«Опять страшно, – подумала Пупель. – Ужас-то какой, куда спрятаться?» Она дернула первую, ближнюю к ней дверь. Дверь оказалась заперта. Пупель побежала дальше. Ноги ее утопали в мокрой бурой траве, с неба капал мелкий гадостный дождик. Она увидела вдалеке силуэт дерева с тонкими ветками и пустыми птичьими гнездами.

Поздняя осень, грачи улетели. Мир замерзает в холодной постели, тучи нависли над полем и садом, солнце куда-то ушло, между прочим.

Вот и полоска несжатая рядом. Пусто, тоскливо и труд не закончен. Где же крестьянин, неужто он умер? Надо набрать ему – выключен нумер. Он недоступен, включается зуммер. Слышится голос холодной машины, а вдалеке мерзкий крик петушиный:

– Ваш абонент тут не числится боле.

Тучи нависли над садом и полем.

– Господи, опять, за что мне это? – застонала Пупель.

«Да брось ты, глупости это все», – произнес невидимый собеседник.

– Вам, может, и глупости, а у меня это постоянно, – начала ныть Пупель.

«Расслабься и пройдет».

– Вам легко говорить, а я только закрою глаза – все по кругу, по кругу и нет выхода.

«Выход всегда есть».

– Я знаю, только трудно его найти, ищу который год, днем уже потихоньку, а во сне...

«Во сне тоже потихоньку, отойди и все».

– Не получается, я же не сама сюда прихожу, меня волочет что-то, а потом страх, и я уже себе не принадлежу.

«Ты сама себе хозяйка, сама все можешь».

– В этом-то вся беда. На самом деле я ничего не могу.

«На самом деле ничего этого нет, и ты просто спишь».

– Я умом понимаю, а на сердце тяжесть и страх и плакать хочется.

«Заплачь, может, легче будет».

– Не получается, что-то внутри держит и не дает слезам вылиться. Как вы думаете, что-то можно с этим сделать?

«Можно».

– ?

«Все вам, девушкам чувствительным, надо разжевать и в рот положить.

Настройся на хорошую волну, убери это дерево, полоску эту отшвырни, думай об этом, как о куске стихотворения, и все, не надо примерять на себя, ты же не сельский житель даже. Что ты прилепилась к этому крестьянину?»

– Сама не знаю, сама думаю, а вот прилепился и все, держит крепко.

«Когда он к тебе приходит?»

– Я... – замялась Пупель. – Одну минуточку, дайте подумать.

«Нет, говори сразу, не думая».

– Этот крестьянин всегда возникает, когда мне плохо, это началось еще тогда, давным-давно, той ужасной осенью. Скажите вот, гололед на Меркурии? Там ядро?

«Да подожди ты с гололедом, почему если Меркурий, то сразу гололед, ядро – что, других тем, что ли, нет, обязательно надо об этом, мы только о чувствах заговорили, а ты мне сразу – лед, ядро, очень физиологично, даже не ожидал от тебя».