«Что же в этом нелепого?»

– Нелепо то, что я голая в ванне перед вами лежу, или сплю, или еще что, и на любой вопрос «почему?» вы отвечаете мне всякими прибаутками.

«Я отвечаю по возможности».

– Как я уже успела заметить, возможности у вас весьма и весьма... Скажите, зачем вам это нужно и почему именно я?

«На какой вопрос ты хочешь получить ответ?»

– Когда я с Марком разговаривала, вы подслушивали?

«Да».

– А когда с Магдой?

«Слушай, ты знаешь, который сейчас час? Валяешься в ванне, куришь, а нам пора на открытие трогать. Ты же сама говорила: без пяти семь, времени у тебя только быстро одеться и выметаться».

– Что значит нам? Марк приглашал только меня! – начала возмущаться Пупель. – Это ни в какие ворота не лезет, мы с вами почти незнакомы!

«Опять ты за свое. Незнакомы? Да мы практически близкие друзья! Разве можно просить незнакомого человека принести сигаретку в ванную, как ты считаешь, Пупель?»

– Вот опять несправедливо получается. Вы знаете, как меня зовут, а я понятия не имею, кто вы...

«С первого взгляда ты мне не показалась такой ужасной занудой. Хочешь знать мое имя, так и говори».

– Так и говорю, – неуверенно пробормотала Пупель.

«Меня зовут Устюг. Давай, вылезай по-быстрому».

Пупель вылезла из ванны, наспех вытерлась мокрым полотенцем и побежала одеваться.

– Черные брюки и серую кофту, – по привычке начала рассуждать она вслух.

«Ее же моль съела», – раздался голос.

– Ну да, эта мерзота весь мой гардероб покоцала, – механически ответила Пупель.

Потом она спохватилась и уже хотела задать вопрос невидимому Устюгу, но он не дал ей ничего сказать, сделав дельное предложение:

«Терракотовую, кстати, она не такая мятая».

– Да, да.

Пупель в мгновенье была одета.

«Вот это мне нравится, – сказал Устюг. – Быстрота сборов меня всегда радует. Надо уметь моментально одеваться».

– И раздеваться? – съехидничала Пупель.

«Напротив, раздеваться нужно не торопясь, аккуратно складывая одежду».

– Ты прямо как моя мама, – сказала Пупель.

«Ну, наконец-то!!!» – воскликнул Устюг.

– Что такое?

«Теперь мы уже на ты, не прошло и нескольких часов, как это трогательно».

– Это у меня случайно вырвалось, – начала оправдываться Пупель.

«Мне очень нравится такое обращение, пошли быстрее, опаздываем, это недопустимо».

Пупель выскочила на улицу. Собаки у ворот не было, народу тоже. Она быстро пробежала по своему переулку и оказалась на Большой Никитской. Тут она посмотрела на часы.

«Успеваем», – прошептал Устюг.

– Ты здесь?

«Тут я, рядышком».

– Погоди минутку, как же это все будет выглядеть? Что я скажу Марку?

«Выглядеть это никак не будет. Марку можешь ничего не говорить. Я еще не знаю, надо ли ему вообще что-либо говорить. Посмотрю там по обстановке. Разные бывают люди. Может, он совсем не пригоден для общения».

– Да, ты прав, для общения он сложноват. Марк – скульптор.

«Это как раз ни о чем не говорит».

– Ошибаешься. Много ты видел скульпторов, интересных в общении? – затараторила Пупель.

Ответа не последовало.

– Что молчишь?

«Я думаю, вспоминаю».

– Ну и как?

«Не могу вспомнить ни одного общения со скульптором».

– Меня интересует практическая сторона.

«Практической стороны в этом деле не будет. Тут другое намечается».

– Я не об этом. Я буду странно выглядеть на людях, разговаривая сама с собой.

«Этого не будет. Все чики-пуки. Вот ты идешь по улице, разговариваешь со мной, и никто внимания не обращает. Никто этого не слышит».

– Как в сказке о Старике Хоттабыче. Никто твоей подсказки не услышит. Слушай, Устюг, а ты случайно не джинн?

«Случайно нет. Кстати, про Хоттабыча я только что узнал от тебя».

– Да погоди ты про Хоттабыча, на улице никто внимания не обращает и это нормально. Я сама часто на улице вижу людей, которые разговаривают сами с собой, и никакого внимания не обращаю, вернее, я обращаю, но виду не показываю.

«Расслабься».

Пупель увидела длинную сутуловатую фигуру Марка издалека. Он стоял у входа в Манеж, курил и смотрел по сторонам. Пупель натянула улыбку на лицо и направилась к нему.

– Вот видишь, я вовремя, – бодреньким фальшивым голосом пропела она.

– Иногда с тобой случаются удивительные вещи.

– Да уж... – Пупель хотела что-то такое съязвить, но, не успев придумать что, услышала голос Устюга: «Не надо, все равно не поймет, только настроение испортишь».

Пупель посмотрела на Марка, чтобы проверить его реакцию. Марк явно ничего не слышал. «Попробую по-другому», – подумала Пупель.

– Почему ты думаешь, я должна испортить себе настроение?! – сказала она громко вслух.

– Ты сегодня какая-то задумчивая, – сказал Марк. – Даже меня не чмокнула.

«Я же говорил – все будет тип-топ», – захихикал Устюг.

– Нет, я так не могу, – заговорила Пупель. – У меня с координацией плохо, я не могу одновременно с вами двумя разговаривать.

– Ты меня слышишь? – забубнил Марк.

«Не парься», – прошелестел Устюг.

Пупель, совершенно растерявшись, произнесла:

– Хорошо.

– Хорошо, так пойдем, – сказал Марк.

«Можешь, если хочешь», – бодренько произнес Устюг.

– Да, но меня это очень напрягает, ты мог бы спокойно, без комментариев посмотреть выставку и дать это сделать мне.

«Конечно, конечно», – успокаивающе, как доктор, заверил ее Устюг.

Пупель и Марк вошли в Манеж. Народу было как селедок в банке, или даже больше, трудно найти такую банку. Хотя сочетание «селедка в банке» подразумевает под собой некую однородность массы.

В Манеже никакой однородности не было. Толпа пестро одетых; и просто одетых; и странно одетых; и в одежде гениев растекалась по всем направлениям, хаотично, беспринципно, полихромно.

Увидев все это количество и даже еще не успев взглянуть на картины, Пупель подумала: «Зачем? Надо было бы... И что теперь? Господи, прости!» Потом она стала рассуждать про себя так: «Ничего, посмотрю на картины. Я же, собственно говоря, сюда именно за этим пришла, а не на удодов смешных смотреть. Я же не в зоопарк притащилась, а чисто поднять настроение, приобщиться к прекрасному и вечному».