Евреи хоронят себя так, как и живут, – кучно, вторгаясь в пространство друг друга. Могильные камни стояли плотно, тела под ними лежали локоть к локтю, голова к ногам. Кадиш вел Пато через неровные ряды по неровной земле кладбища Благоволения. Фонарь он прикрывал рукой, чтобы светил не так ярко. Когда он проводил кулаком по поверхности камня, пальцы подсвечивались оранжевым, а между ними красным.

Они искали могилу Хецци Два Ножа, найти ее оказалось нетрудно. Земля над его могилой вздыбилась. Надгробие отклонилось назад. Кадиш подумал: надо же, старик будто пытается выкарабкаться наружу. И подожди дочка Двух Ножей еще одну зиму, похоже, ей вообще не пришлось бы обращаться к Кадишу Познаню.

Кадиш давно знал: долбить мрамор трудно не потому, что он твердый, а потому, что мягкий. Как и остальные мраморные плиты на кладбище Общины Благоволения, надгробие Хецци потрескалось, покрылось щербинами, буквы поистерлись. Другим могильным камнем здесь, по преимуществу, был гранит. Если плиты не уничтожила природа и атмосферные пакости, то от местных хулиганов было не спастись. В прошлом Кадишу приходилось стирать с надгробий свастику, цементировать разбитые камни. Он попробовал на прочность плиту над могилой Двух Ножей.

– Расшаталась, что твой зуб, – заметил Кадиш. – И что мы тут убиваемся? Скоро от этого места и следа не останется.

Но Кадиш и Пато знали, ради чего они убивались. Они прекрасно понимали, почему семьи усопших вдруг так засуетились. Аргентина, 1976 год – вот почему. Ненадежное будущее, надвигается хаос. К похищениям с целью выкупа в Буэнос-Айресе уже привыкли. Куда ни глянь – везде насилие, все больше убийств. Лучше не высовываться, хоть ты еврей, хоть кто. Ну а евреи чуть не все считали, что быть евреем – уже плохо.

Клиентам Кадиша было что терять – они принадлежали к респектабельной и удачливой части сообщества, а репутация их предков была основательно подмочена. Во времена более спокойные на это можно было закрывать глаза. Когда последние члены Общины Благоволения умолкли навсегда, когда свободных участков земли почти не осталось, их потомки немного подождали – ровно столько, как им казалось, чтобы не осквернить память своих непристойных родителей, – и закрыли этот погост навсегда.

Когда Кадиш пришел на могилу матери и обнаружил на воротах замок, он обратился за ключом к другим детям Общины Благоволения. А те: мы ничего не знаем. Какое такое кладбище? И когда Кадиш укорил их: там, мол, похоронены ваши родители, оказалось, что имен родителей никто из них не помнит.

Жестко, ничего не скажешь. Но это они от стыда.

Община Благоволения не только пользовалось в Буэнос-Айресе скандальной репутацией, но вдобавок в двадцатых годах, в пору своего расцвета, была бельмом на глазу для всех аргентинских евреев. Кто из их хулителей не радовался, увидев в утренней газете фотографию альфонса в наручниках или члена Общины Лапсердаков в шеренге на предмет опознания, кто не переполнялся праведным гневом при виде знаменитых еврейских сутенеров Буэнос-Айреса, которых сопровождали их пухлогубые еврейские шлюхи? Но к 1950 году, когда Кадиш стоял перед запертыми воротами, все давно кончилось. Эту кошмарную отрасль еврейского бизнеса уже лет двадцать как прикрыли. Здания, когда-то принадлежавшие Общине Благоволения, давно распродали, синагога, где когда-то ошивались эти сутенеры, опустела. У Общины остался лишь один актив, которому не страшны никакие ветры или поветрия. Конечно, он может обветшать, что да, то да. Но вспомните старую загадку: чем из построенного человеком будут пользоваться вечно? Покойники пользуются кладбищем ныне и вовеки веков.

Кладбище также оказалось единственным учреждением, созданным сутенерами и шлюхами Буэнос-Айреса, которое было построено с благословения процветающих евреев. Какими бы бессердечными эти евреи ни были, но смерть есть смерть. Созвали правление только что оперившегося Объединения еврейских общин Аргентины и стали ломать головы. Хоронить евреев вместе с гоями нельзя, упаси Господи. Но чтобы добропорядочные евреи Буэнос-Айреса лежали рядом со шлюхами? Своими опасениями они поделились с Талмудом Гарри – он возглавлял правление Общины Благоволения.

– Когда они были живые, вы с ними лежали, – заметил Гарри. – А в смерти прильнуть к ним не хотите?

Хоть и не сразу, но пришли к соглашению. Ближе к концу кладбища надо построить стену, подобную той, что шла по периметру, – и открыть второе кладбище, по сути, продолжение первого, то есть технически да, но алахически – нет, а ведь именно по Алахе[2] евреи решают все свои проблемы.

Кладбищенская стена поднималась всего на два метра – своего рода функциональный барьер, призванный отгородить священное место. В Буэнос-Айресе к смерти относятся серьезно, и появление еврейского кладбища означало: евреев приняли, да еще на таком уровне, о котором Объединение общин могло только мечтать. И в дизайне кладбища им хотелось показать, что у них полегчало на душе.

Но то, что сегодня ты свой, не значит, что так будет всегда, и не думать о черном дне евреи Буэнос-Айреса не могли. Над скромной стеной они возвели двухметровую ограду из кованого железа, каждый стержень с геральдической лилией. Все эти пики и острия высотой в четыре метра придали стене вид пугающий и непреодолимый: только сунься – и порвешь штаны. Объединение общин позволило себе лишь один намек на величие – вход обрамили колоннами, накрыли его куполом. Так они достигли согласия с внешним миром – теперь оставалось найти общий язык со своими.

Члены правления двух организаций наблюдали за тем, как возводится новая стена. Раввин из западного толка синагоги Освободителя[3] присутствовать отказался. Вдоль стены нервно вышагивал молодой раввин, представитель старой школы, он следил за тем, чтобы все прошло как подобает, и пребывал в ужасе от того, что ему нужно что-то решать.

Когда раствор засох, начальство Объединения общин вернулось – следить за установкой ограды. И с изумлением обнаружило, что к ним присоединяют сутенеров. Такая картина не снилась добропорядочным евреям и в страшном сне. Перед ними стояли знаменитые мордовороты из Благоволения, в том числе громила Хецци Два Ножа, Кокос Бернштейн и Хаим-Моше Одноглазый Вайс. Над Талмудом Гарри нависал легендарный верзила Шломо Главарь.