Когда же я в первый раз ощутила, что потерялась в этой реальности?

Вот так пугающе безвыходно и запутанно?

Скорее всего, в тот момент, … когда нашла тело своей матери.

Именно тогда, я впервые и почувствовала этот потрясший меня провал. Время словно замерло, глядя на меня своими остекленевшими пустыми глазами.

Мама просто не проснулась.

Вернее, заснуть и не проснуться, как оказалось — было её желанием. И этот её поступок жестоко … очень сильно ранил меня, потому что я никак не могла понять зачем?

Почему мама убила себя?! Что её к этому подтолкнуло?

Возникшее у меня при этом чувство вины было просто невыносимым, я гнала его от себя, чтоб не начать лезть на стены от этой потерянности, но оно подкрадывалось снова, сдавливая в тиски, делая своей жертвой. Мне казалось, что я упустила что-то очень важное, не заметив состояния матери, возможно, не уделив ей должного внимания, и что хуже, я боялась, что уже не смогу себя простить за это и никогда не получу ответа на вопрос, зачем моя мама так поступила с нами обеими.

Покончив с собой, мама оставила мне веер неразгаданных загадок, кучу счетов и безвкусного тряпья, маленькую квартирку в Бостоне и своих надоедливых и мягко говоря, не совсем уравновешенных подруг.

Хотя, нужно отдать им должное, я была им весьма признательна, за то, что они взяли на себя организацию похорон, избавив меня от всего этого кошмара. С меня хватило и ощущения окоченевшей маминой руки в моей ладони, которое не покидало меня даже спустя неделю после погребения.

Я продолжала чувствовать этот немой холод и пустоту, иногда старалась не дышать, потому что тогда мне начинало казаться, что каким-то образом так я словно приближаюсь к маме.

За эти семь дней, я пропустила через себя мегабайты мыслей. В них было и копание в себе, и обвинение всего и вся, но, пожалуй, больше всего было сожаления. Сожаления о недосказанности, недоплаканности, недосмеянности, о множестве часов, которые мы могли бы провести вместе. Мы никогда не говорили друг другу вслух слов о своих чувствах, но я постоянно ощущала на себе её материнскую беззаветную любовь. Это был тот оригинальный родительский подход самотёка на равных. Мы были подругами, причём в какой-то момент, я стала старшей подругой, к мнению которой Алексис, моя мама, всегда серьёзно прислушивалась. Мама никогда меня не шлепала и не корила, ни в детстве, и тем более, когда я уже стала взрослой девочкой, хотя её подруги наперебой твердили ей, что она безалаберная мать, что дочь необходимо держать в ежовых рукавицах и контролировать ещё похлеще, чем парней. Но Алексис, слушая их, лишь качала головой, загадочно улыбаясь.

«Мамочка, почему же ты это сделала?»

С этой мыслью я засыпаю и просыпаюсь вот уже который день, не находя себе места. Я даже не могу для себя точно определить, плохо ли мне, потому что это очень обширное понятие, и у каждого эта шкала ощущений своя. Сложно описать, подобрать слова, способные выразить это состояние — всё оборвалось: время, смысл, самоощущение. Я не помню, когда я принимала в последний раз пищу на этой неделе, выходила ли на воздух, общалась ли с людьми? Я просто лежала, и думала, глядя в потолок, упершись своим внутренним взглядом в неизвестность, а глазами в пятнышко на карнизе.

Щелкнул замок, открылась и затворилась входная дверь. Судя по манере шаркать ногами это Белла, одна из когорты материных подруг, пришла удостовериться в моих процессах жизнедеятельности.

— Вэл, пора уже взять себя в руки! Ты меня слышишь? Ну-ка, красотка, поднимайся! Давай наведем здесь порядок, и прекратим это угнетающее безразличие к самой себе, — голос Белы, немного отвлекает от моего гипнотического падения в мысленный водоворот, но вот подчиняться этому тону мне совершенно не хочется. Не на ту нарвались! Я всегда делаю что хочу, и когда хочу!

— Вставай несносная девчонка, пока я не стащила тебя за ногу! У нас есть дела и важный разговор!

— К чему теперь эти разговоры?! Что изменится? Копайся лучше в своей темной душонке, Белла. И кстати, я тебя не звала!

— Фу, как грубо, — она снисходительно хмыкает, давно уже привыкшая к такому моему заносчивому поведению. — Если я чёрная, то вовсе не обязательно очернять и мою душу тоже. Она если не светлая, то, по крайней мере, хотя бы цветная.

— Вы были с ней близки, — порывисто сажусь в кровати, ухватившись своим цепким взглядом за любым проявлением эмоций Беллы. — Почему она это сделала? Я хочу понять, черт возьми! Зачем ей понадобилось себя убивать?

Лицо Беллы тут же вытянулось и застыло в траурной маске. Но где-то в глубине её взгляда, я замечаю, что эта тайна никогда не выйдет наружу.

— Что, не скажешь африканская ведьма? Я так и знала! Но я имею право знать, почему мама наложила на себя руки!

— Для меня это такое же чудовищное потрясение, для всех нас кто её знал, — скорбно выдыхает Белла, в тоже время интригующе поднимая свои выщипанные брови. — Но у меня есть другая новость, которая отвлечет тебя от случившейся трагедии. Я нашла твоего отца!

Услышать об отце, для меня равносильно, что услышать о всплывшей посреди океана Атлантиде, то есть, оба события для меня были связаны между собой свой нереальностью. Нет, я, конечно, понимала, что родилась не от святого духа, но тема отца поднималась лишь раз, и тогда мама объявила мне, что она воспользовалась услугами донора, и моего биологического отца она никогда даже в глаза не видела. Тогда я, будучи двенадцатилетним подростком, с трудом, конечно, но всё же пережила тот факт, что меня зачали в пробирке, а не как всех нормальных детей. Потом я убедила себя, что я особенная в самом замечательном понимании этого слова. На этом все вопросы о папочке отпали и больше мы не возвращались к этой теме. Другие представители сильного пола, способные заменить мне отца в нашей семье почему-то не появлялись. Алексис объясняла это тем, что с мужчинами слишком тяжело, а вот без них свободно и спокойно. И я не спорила, меня вполне даже устраивала окружавшая меня вседозволенность со стороны матери. Не нужно было считаться с каким-то посторонним мужиком и перед кем-то отчитываться. Я самостоятельно, без вмешательства взрослых набивала себе шишки и зализывала душевные раны, повзрослев в итоге рано и рано начав зарабатывать себе на карманные расходы, обнаружив у себя способность к пению. Не то чтобы я жила музыкой, просто мне нравилось солировать, сжимая в руке микрофон, так же как нравилось кататься на роликах, изучать искусство икебаны и джиу-джитсу, печь всякие вкусности и плавать брасом. Да, вот такая я разносторонняя, увлекающаяся, очень энергичная девушка, без лишней скромности верящая в свою уникальность. «Юла» так называла меня мама, видевшая свою повзрослевшую дочь с каждым днём всё реже и реже…

— И что с того? — отвечая на реплику Беллы об отце, равнодушно пожимаю плечами. — С чего ты взяла, что теперь мне нужен папочка? Я уже давно совершеннолетняя, и чужому дяденьке донору в моей жизни места нет. Надеюсь, ты не успела шокировать беднягу?