В которой Маша оказывается у чёрта на куличках, но жизнь всё равно кончена

Мария Архиповна Мельге с детства знала: бабий век короток, просто в последнее время она подзабыла об этом, а зря. Ведь бабушка, незабвенная Вероника Германовна – произносить следует с ударением на втором слоге: Вероника – говаривала: «Запомни, Мэри, Вселенная крайне несправедлива. После тридцати пяти любой уважающей себя женщине следует покинуть сцену, не утруждая близких неэстетичной старостью!»

Бабуля никогда не была актрисой, под сценой, по завету старика Шекспира, старшая госпожа Мельге подразумевала весь мир. И, кстати, сама подмостки до сих пор покидать не собиралась просто потому, что тридцати пяти Веронике всё никак не исполнялось. И кого интересует, что сын её, папенька Маши, давным-давно обзавёлся солидной лысиной и гипертонией? Вселенная, как известно, не только несправедлива, но и полна загадок. А лысеют и болеют даже молодые.

Ну да речь не об этом.

В общем, на долгую счастливую жизнь Мария с детства не рассчитывала, а потом здравый смысл вкупе с бабушкиной мудростью куда-то подевались, заблудились в реальности. И что в итоге? Да ничего! Пришлось, пришлось-таки и ей покидать сцену, даже не дожидаясь пресловутых тридцати пяти. И вот теперь она очутилась…

А бог знает, где она очутилась!

Вокруг невразумительные, но очень российские поля с ромашками, колокольчиками и прочими лютиками, вверху ситцевое небо и едва различимый мячик солнца. Ну и жара, до краёв переполненная всверливающимся в висок стрекотом кузнечиков. От этих жары со стрекотом  так и тянуло по-собачьи вывалить язык.

Ах да! Ещё была покрытая пылью по самую крышу усталая колымага, воняющая виниловыми пластинками. Дверь у колымаги открывалась с надсадным скрипом, будто это не автомобильная дверца, а самые настоящие крепостные ворота.

Мария глянула вниз, почти готовая увидеть ров и воду: нагретая в печке автомобильного нутра голова уже начала выдавать нечто, сильно смахивающее на галлюцинации, да и пить очень хотелось. Но никакого рва, а тем более воды, она не увидела, только вспаханная колёсами, застывшая до гранитной твёрдости грязь. Неподалёку даже отпечаток шин имелся – ну точь-в-точь древняя окаменелость, какой-нибудь трилобит в меле. Правда, этот трилобит уродился размером с БЕЛАЗ, уж слишком протекторы здоровые.

– Поле, русское поле, – от жажды гундосо затянула Маша. Вышло не только фальшиво, но ещё и хрипло, по-разбойничьи, – светит луна или падает сне-ег…

Никакого снега вокруг, конечно, не было. А была разбитая стёжка, которую и дорогой-то стыдно называть, колосящаяся трава, невнятный лесочек на горизонте и едва видимый в знойном мареве, до дыр ржавый баннер у шоссейки, помнится, обещавший, будто через три километра страждущего ждёт незабываемый отдых в пансионате «Солнечные ели». Или дали, что ли? Вот что отдых предстоял незабываемый, а ещё в стиле «а-ля русс», Маша точно запомнила.

Впрочем, ни ели, ни дали, госпожу Мельге не интересовали.

Мария откинулась назад, в печное нутро колымаги, постучала ногтём по экранчику щегольского навигатора, брезгливо притулившегося на краешке затёртого торпедо. Навигатор подмигнул и сообщил, что до населённого пункта с дивным названием Мухлово ехать ещё целых триста метров и всё прямо. Но прямо-то никаких признаков жилья не было. Впрочем, слева и справа они тоже отсутствовали. А сзади, надо понимать, шоссейка осталась.

– Нет тебе веры, – укорила Маша навигатор.

Экранчик обиделся и погас. Видимо, это стоило понимать как: «Раз такая умная, разбирайся сама!».

– Да дура я, дура, – покаялась Мария, неудобно перегнувшись в слишком тесном кресле, выуживая из кармана телефон. – Ну и что же, вешаться теперь или, может, утопиться?

По данному поводу мобильник собственного мнения не имел, потому и не ответил. Маша зачем-то протёрла ладонью смартфон, размазав жирный след и ничего, конечно, не добилась: не помогло протирание – связь, пропавшая ещё с полчаса назад, до сих пор не появилась. Такое положение вещей озадачивало и никак не желало соотноситься с мировыми реалиями. Ведь очевидцы утверждали, будто мобильная связь теперь не только в Антарктике существует, но даже и в столичном метро.

– Поле, русское по-оле… – пробормотала госпожа Мельге, бездумно тыча в мониторчик.

– Да не, милая, – протянуло откуда-то из-за багажника так неожиданно, что Мария едва из салона не выпала, пришлось хвататься за гнусно скрипнувшую дверцу, – и не старайси, не дозвонисси. Не летают оне тута.

– Кто не летает? – уточнила Маша, высовываясь из машины чуть не по пояс.

Правда, с перепугу тон взяла неправильный. Так обычно госпожа Мельге интересовалась у подчинённых, почему французы, которые во вторник должны были отправиться осматривать красоты Суздаля, до сих пор торчат в Ярославле, а на дворе, между прочим, уже среда. Да и от Ярославля до Суздаля ещё доехать надо и всё на перекладных, дай Бог здоровья и счастья французам, увлечённым памятниками русского зодчества.

– Да спутники ваши, – охотно пояснили из-за багажника или, может, даже из-под багажника. – Потому и телефоны не звонят.

– Понятно, – согласилась Мария. И что тут не понятного на самом-то деле: спутники не летают, потому телефоны не звонят – всё же ясно. – А вы где?

– Да тута я, – захихикало за машиной мелко, дробно и Маша, наконец-то, на самом деле увидела говорившую.

Как она женщину раньше не заметила, было не слишком ясно. Старушка, конечно, маленькой оказалась, субтильной такой, но всё же повыше капота. Может, пряталась, присела? Ну кто знает, какие там прихоти маразм родить может? А так бабка как бабка, классическая: не по погоде тёплая кофта, из-под которой растянутый ворот мужской футболки виднелся, мятая юбка, на голове чистенький платок в мелкий цветочек.

Таких иностранцы «babushka» зовут.

– Экая ты, девка, непонятливая, – снова хихикнула старуха. Машу отчего-то аж передёрнула, уж очень противной вдруг бабка показалась. – А туда ж, цаца!

– Вы не подскажите, как мне до Мухлово доехать? – всё тем же специальным тоном поинтересовалась Мария Архиповна.

Что ей бабки неразъяснённые? Не теми ещё страхами пугана госпожа Мельге!

– Почему не подскажу, чё мне? – удивилась карга. Провела ладонью по лбу, морщинистому, как печёное яблоко, будто выбившиеся волосы под платок убрала, хотя никаких её волос Маша вообще не видела. – Ты, девонька, ехай всё вперёд да вперёд, а до Мухлоньки-то докатишь, забирай вправо, потому как по мосткам твоя тележина не проедет, надоть до моста переть. Ну а за мостом в самый раз Мухлово наше и будет.

– Спасибо, – сухо поблагодарила Мария и добавила из чистой вежливости. – Может, вас подвезти?