Темнота никогда не бывает абсолютной. Даже в неосвещенной комнате, при отсутствии окон и крепко зажмуренных глазах всегда можно разглядеть хоть что-то: густую сыпь еле заметных белых точек, блеклые разводы, неясные, неуловимые картины. Будто в проектор вставили потрепанный негатив засвеченной кинопленки, а в качестве экрана решили использовать внутреннюю поверхность век.

Ему не надо было объяснять, что это означает. Он помнил все, или почти все, до того самого момента, когда в ангаре сверкнула вспышка. Возможно — последний свет, который он видел в своей жизни.

У него больше нет зрительного центра, или в лучшем случае он сильно поврежден. Даже если сохранились глаза, что маловероятно, ему попросту нечем принимать информацию от них. Другого объяснения в голову не приходило.

Зрительный центр — это не крошечная точка на задворках. Очень может быть, что головной мозг пострадал в нескольких местах, и пострадал серьезно. Собственно, учитывая силу, которая породила ту, последнюю вспышку, остается удивляться, что он до сих пор жив и даже сохранил способность рационально мыслить.

А может, и не жив вовсе? Смерть — явление непознанное. При всех знаниях, накопленных человечеством, никто до сих пор так и не дал точного ответа, что же наступает после.

Атеисту трудно поверить в высшие силы, но сейчас он не удивился бы, откройся перед ним светящийся тоннель с крылатыми фигурами и божественной музыкой.

Тоннель не открылся. И крылатые ангелы не подхватили его грешную душу. Вместо этого он услышал странный голос:

— День девяносто восьмой. Проверка. Раз, раз, раз. Вы слышите меня? Если слышите, попробуйте ответить. Хоть как-то отреагируйте. Мы видим, что у вас изменились показатели, но не знаем, в сознании ли вы.

Не очень-то похоже на глас высших сил. Но и на человеческий голос тоже не похоже. Безлико, как-то металлически, будто синтезатор вещает. Несмотря на ситуацию, он не впал в растерянность, следствием которой явились бы проблемы с адекватным восприятием реальности. Почти мгновенно понял, что его предположения по поводу повреждения зрительной системы косвенно подтвердились. К нему пытаются достучаться, используя органы слуха. Судя по отсутствию фоновых звуков, скорее всего, ушей у него тоже нет, информацию передают, воздействуя непосредственно на звуковой нерв или отвечающие за слух участки головного мозга.

А что у него вообще есть?! Что осталось?..

— Я вас слышу. А вы меня слышите?

— Повторите. Осуществляю настройку, сильные искажения.

— Я вас слышу. Один, один, один, один…

— Достаточно. Мы вас хорошо слышим. Ожидайте, сейчас у вас будет важный разговор.

При отсутствии любых раздражителей трудно судить, сколько времени прошло. Ему показалось, что вечность. Но все в мире конечно: вновь ожил тот же металлический голос:

— Поздравляю. Мы уже не надеялись. Вы вернулись с того света. Как самочувствие?

— Не могу ответить. В свою очередь спрошу: сколько именно меня вернулось с того света? Что с моим телом? И что с остальными? Теми, кто был рядом.

— К сожалению, тоже не могу дать ответа. Точного ответа. Для этого надо к врачам обращаться.

— А вы разве не врач?

— Нет. Да вы меня должны помнить: я — Стив Эдкинс.

— Помню. Вы работали на подборе персонала для нашего проекта.

— Да, все верно. Правда, с тех пор меня немного повысили.

— С тех пор? Это было вчера. Я видел вас только вчера.

— Нет, вы не видели меня вчера. Точнее, видели, но это в вашем «вчера». Сожалею, но некоторое время вы пребывали в коме.

— Как долго?

— Об этом будет лучше узнать у врачей, меня просили не сообщать подобных деталей.

— Почему я разговариваю с вами, а не с ними?

— Они обеспечивают наш разговор. Нам с вами надо как можно быстрее обговорить крайне важные детали. Для этого вызван сотрудник юридического отдела, все тонкости мы обговорим с его участием. Подождите немного.

— Тонкости? Обговорим? Насколько я понимаю, с моим телом все очень печально. Зачем мне разговаривать с представителем компании и ее юристами? Просветите. Или даже этого врачи не разрешили?

— Я не юрист, мне сложно…

— А вы все же попробуйте.

— Хорошо. Буду краток. Не могу комментировать вашего состояния, но оно явилось следствием травмы, полученной в рабочее время на рабочем месте. Руководство в моем лице выражает вам искренние…

— Вы обещали кратко.

— Прошу прощения. Так вот, по условиям договора в подобных случаях компания берет на себя расходы на лечение. Правда, имеются ограничения. В частности, мы не оплачиваем лечения за рубежом. Также не оплачиваем зарубежных доставок органов для трансплантации. Ну и несколько других пунктов. По вашему случаю оплата проводилась и проводится в полной мере. Мы и впредь готовы были это делать, однако ваш непредвиденный выход из комы немного нарушил планы.

— Планы? Надеюсь, вы имели в виду планы лечения?

— Сожалею, но полноценное лечение в вашем случае затруднительно. Собственно, более-менее гарантированное поддержание вашей жизни было возможно лишь в состоянии комы. Выйдя из нее, вы создали проблему для своего тела.

— И зачем мне тело, если его не лечат?

— Я восхищаюсь тем, что вы так хладнокровно оцениваете свое состояние. Оно действительно очень непростое. Но медицина не стоит на месте. Уже сейчас есть экспериментальные разработки, которые, возможно, помогут в вашем случае.

— Вы хотите предложить мне экспериментальное лечение?

— Что вы. Нет. Вы неправильно меня поняли. Скажем так: вам надо дождаться, когда новые методы лечения станут доступными. Надежнее всего это сделать в состоянии искусственной комы. Это уменьшает нагрузку на организм, да и ваша психика может серьезно пострадать за время ожидания.

— Я так понял, вы хотите предложить мне добровольно впасть в кому?

— Да, есть метод, совершенно безопасный.

— Об этом судить не вам, а врачам, которых я почему-то не наблюдаю.

— Вы можете переговорить с вашим доктором прямо сейчас, но боюсь, он предложит то же самое. Альтернативы нет.

— Альтернатива есть всегда.

— Наслышан о ваших незаурядных талантах, но буду крайне изумлен, если вы найдете другой выход из этой ситуации. Оставаться в текущем состоянии выходом не считаю — это будет, по сути, завуалированная эвтаназия.