Окончив аспирантуру в 1972 году, Гриффитс был принят на работу в Университет Джонса Хопкинса, где и работает с тех пор как психолог, изучая механизмы зависимости у самых разных, как легальных, так и нелегальных, наркотических препаратов, включая опиаты и так называемые седативно-снотворные средства (типа валиума), а также никотин, алкоголь и кофеин. На средства от грантов, выделяемых Национальным институтом токсикомании, Гриффитс смог провести ряд уникальных опытов с животными, в которых подопытное животное (чаще всего бабуин или крыса) было снабжено рычагом, позволявшим ему самостоятельно вводить внутривенно различные препараты, – эффективный инструмент в руках исследователей, изучающих различные стадии привыкания к препаратам, зависимость от них и предпочтения («Что лучше: пообедать или принять лишнюю дозу кокаина?»). 55 опубликованных им работ, посвященных исследованию свойств кофеина, способного вызывать привыкание, полностью преобразовали эту область и помогли понять, что кофе – это в меньшей степени продукт питания и в большей – наркотик, в результате чего «синдром отмены кофеина» был внесен в самое последнее, пятое издание «Справочника по диагностике и статистике психических расстройств». Когда Гриффитсу исполнилось пятьдесят лет, а это случилось в 1994 году, это был ученый с мировым именем, один из лучших в своей области.

Но в этом же году карьера Гриффитса сделала совершенно неожиданный поворот, обусловленный двумя случайными обстоятельствами. Первое из них – знакомство с сиддха-йогой. Несмотря на то что он как ученый придерживался бихевиористской ориентации, Гриффитс всегда интересовался тем, что философы называют феноменологией, – субъективным опытом сознания. Он пробовал медитировать, еще будучи аспирантом, но пришел к выводу, что «не может высидеть спокойно и трех минут, не сойдя с ума от ярости. Три минуты казались мне тремя часами». Но когда в 1994 году он вновь попробовал медитировать, то обнаружил на сей раз, что ему «открылось нечто». Он начал регулярно заниматься медитацией, активно посещая медитативные центры и на себе испробовав многие восточные духовные практики, и обнаружил, что «все глубже и глубже втягивается в эту мистерию».

Где-то в середине этого процесса на Гриффитса снизошел мистический опыт – то, что сам он скромно назвал «весьма забавным пробуждением». Я удивился, когда Гриффитс упомянул об этом во время нашей встречи в его офисе, и не стал акцентировать внимание на этом вопросе, а жаль, потому как потом, когда я узнал его немного лучше, Гриффитс с явной неохотой поддерживал эту тему и отказывался давать более точные сведения о том, что же все-таки произошло, а я как человек, вообще не имевший подобного опыта, не испытывал особой тяги развивать эту мысль. Все, что он мне рассказал, можно свести к нескольким фразам: мол, в ходе этого мистического переживания, посетившего его во время медитации, он узрел «нечто за границами материалистического мировоззрения, нечто, о чем я не могу рассказать моим коллегам, потому что это требует привлечения метафор или допущений, которые у меня как ученого вызывают чувство дискомфорта».

Со временем то знание о «тайнах сознания и бытия», которое он приобрел в ходе медитативных практик, стало казаться ему куда более убедительным, чем его наука. Он начал испытывать некое отчуждение по отношению к коллегам и ближним.

– Никто из тех людей, с которыми я был близок, – доверительно сообщил он мне, – не интересовался и не давал себе труда задуматься над теми вопросами, которые подпадали под категорию духовных, а что касается людей религиозных, то я их просто не признавал. И вот вам результат: я, штатный университетский профессор, выпускающий одну за другой научные работы и постоянно спешащий на разные важные встречи, чувствую себя при этом как мошенник.

Он мало-помалу начал терять интерес к исследованиям, прежде составлявшим смысл всей его жизни.

– Я мог бы изучить новое седативное или гипнотическое средство, мог бы узнать что-то новое о рецепторах мозга, мог бы войти в еще одну группу в Управлении по санитарному надзору и поехать еще на одну конференцию, но что из этого? Меня и эмоционально и интеллектуально больше интересовало другое, а именно: куда же приведет меня тот, другой путь. Исследования наркотиков начали казаться мне пустыми и бессмысленными. Я просто выполнял рутинную работу, мечтая в это время о том, что вечером приду домой и займусь медитацией.

Единственное, что мотивировало его все это время, заставляя продолжать подавать прошения о грантах, – это мысль о том, что этим он «оказывает услугу» своим аспирантам и стажерам.

Что касается изучения свойств кофеина, то Гриффитс мог бы направить свой любознательный ум на новую грань своего повседневного опыта (например, что именно заставляет его пить кофе каждый день?) и превратить ее в производственную линию научного исследования. Но углубляющийся интерес к иным уровням сознания, открывшимся ему в ходе медитации, помешал ему увидеть эту перспективу. («Мне даже в голову не приходило, что можно изучать это с позиции науки».) Загнанный в угол, скучающий, Гриффитс все чаще начал задаваться мыслью: уж не бросить ли ему науку и не отправиться ли в Индию, в ашрам к какому-нибудь гуру?

Примерно в это время Гриффитсу позвонил Боб Шустер, его старый друг и коллега, недавно ушедший в отставку с поста директора Национального института токсикомании, и предложил ему переговорить с неким молодым человеком по имени Боб Джесси, с которым он познакомился в Эсаленском гуманитарном центре, расположенном в местечке Биг-Сур, Калифорния. Джесси собрал в этом легендарном центре небольшую группу исследователей, психотерапевтов и ученых-теологов, чтобы обсудить с ними вопрос духовного и терапевтического потенциала психоделических препаратов, а также их реабилитации. Сам Джесси не имел ни медицинского, ни научного образования; он был простым инженером-компьютерщиком, бывшим директором по развитию бизнеса в компании Oracle, поставившим себе целью (и сделавшим эту цель своим предназначением) возродить психоделику как науку, но не столько как инструмент медицины, сколько как инструмент духовного развития.

Гриффитс в немногих словах рассказал Шустеру о своей духовной практике и поведал ему о своем все более растущем недовольстве традиционными методами исследования наркотических препаратов.

– Ты непременно должен поговорить с этим парнем, – сказал ему Шустер. – У них там есть несколько интересных идей, касающихся работы с энтеогенами. У тебя с ними много общего.

* * *

Когда будет написана история второй волны психоделических исследований, Боб Джесси наверняка будет фигурировать в ней как один из двух научных аутсайдеров Америки (несомненных любителей, но при этом блестящих эксцентриков), который неутомимо трудился, часто не на виду, а за кулисами, чтобы осуществить свой замысел. Оба нашли свое призвание, лично приобщившись к психоделическому опыту, который не только их преобразил, но и убедил в том, что эти субстанции обладают мощным потенциалом, способным исцелить не только индивидуума, но и человечество в целом, и что наилучший способ, ведущий к их реабилитации, – это заслуживающее доверия научное исследование. Во многих случаях эти неопытные исследователи сначала задумывали эксперименты, а затем уже находили (и финансировали) ученых для их проведения. Их имена часто можно было встретить на официальных бумагах, но где-нибудь на самом последнем месте.