Из этих двух тысяч человек двести были журналистами, съехавшимися на симпозиум со всего мира, а остальные – целители, искатели, мистики, психиатры, фармакологи, исследователи сознания и нейрофизиологи; другими словами, большинство было представлено людьми, чья жизнь радикально изменилась под действием молекулы, которую человек на сцене извлек из гриба полстолетия назад. Они собрались здесь, чтобы воздать должное этому человеку, чтобы отметить событие, которое его друг, швейцарский поэт и врач Вальтер Фогт, назвал «единственным радостным открытием ХХ века». Для людей, собравшихся в зале, это была отнюдь не гипербола. По словам одного из американских ученых, свидетеля сего торжества, многие из присутствовавших «прямо-таки боготворили» Альберта Хофмана, поэтому нет ничего удивительного, что это событие чисто внешне во многом напоминало религиозный обряд.

Хотя практически каждый из присутствовавших знал наизусть историю открытия ЛСД, тем не менее Хофмана попросили рассказать «миф о сотворении» еще раз. (Эту историю он изложил, если мне не изменяет память, в изданных в 1979 году мемуарах «ЛСД – мой трудный ребенок».) Хофману, который в то время был еще молодым химиком, работавшим в одном из подразделений компании Sandoz, занимавшемся выделением химических соединений из лекарственных растений для производства новых препаратов, было поручено синтезировать одну за другой молекулы алкалоидов, производимых спорыньей. Спорынья – это грибок, который часто заражает зерновые культуры (обычно рожь, из которой пекут хлеб), вызывая у едоков признаки безумия или одержимости. (Как тут не вспомнить знаменитый судебный процесс над салемскими ведьмами! Согласно одной из теорий, странное поведение обвиняемых женщин было якобы вызвано отравлением спорыньей.) Кстати говоря, повивальные бабки уже давно использовали спорынью, прибегая к ее помощи для ускорения родов и остановки послеродового кровотечения, так что химики Sandoz недаром обратились именно к этому грибку, надеясь получить из его алкалоидов пригодный для продажи препарат. Осенью 1938 года Хофман выделил из спорыньи 25 алкалоидных молекул, дав этой серии название диэтиламид лизергиновой кислоты, или сокращенно ЛСД-25. Предварительное опробование этого соединения на животных не дало многообещающих результатов (животные вели себя беспокойно, но этим все дело и ограничилось), поэтому формулу ЛСД-25 положили в долгий ящик.

Там она и оставалась следующие пять лет, вплоть до апрельского дня 1943 года (война была в самом разгаре), когда у Хофмана вдруг «возникло предчувствие», что стоило бы взглянуть на ЛСД-25 еще раз. И в этом месте его рассказ принимает немного мистический поворот. Обычно, говорит он, если соединение, считающееся неперспективным, выбраковывают, то его сразу же выбрасывают. Но Хофману почему-то «пришлась по душе химическая структура молекулы ЛСД», и что-то подсказало ему, что «эта субстанция обладает свойствами, отличными от тех, которые были выявлены в ходе первых исследований». Еще одна загадочная аномалия случилась, когда он синтезировал ЛСД-25 во второй раз. Несмотря на тщательные меры предосторожности, которые он неизменно соблюдал, когда работал с такими ядовитыми субстанциями, как спорынья, капелька химического вещества каким-то образом попала на его кожу и впиталась в нее, поскольку он, по словам самого Хофмана, «был вынужден прервать работу по причине каких-то необычных ощущений».

Хофман пошел домой и лег на диван. «Я находился в дремотном состоянии, с закрытыми глазами… а передо мной мелькал непрерывный поток фантастических картин и необычных форм с яркой, калейдоскопической игрой красок». Так в мрачные дни Второй мировой войны в нейтральной Швейцарии произошел первый в истории человечества «кислотный трип». Единственный в своем роде, потому как произошел он в состоянии полного неведения.

Заинтригованный, Хофман решил через несколько дней провести полноценный эксперимент, поставив его на самом себе, – практика, к которой мало кто прибегал в то время. Соблюдая, как ему казалось, необычайную осторожность, он взял 0,25 миллиграмма ЛСД (миллиграмм – одна тысячная грамма), растворил их в стакане воды и выпил. Будь это любой другой препарат, такая доза в самом деле была бы необычайно мизерной, но это был ЛСД, а он, как оказалось, является одним из самых мощных психоактивных соединений, когда-либо открытых человечеством, потому как сохраняет свою активность даже в микроскопических дозах, измеряемых микрограммами, – в данном случае тысячной долей миллиграмма. Этот удивительный факт вскоре вдохновит ученых на поиск рецепторов головного мозга и веществ, способных воздействовать на него, в результате чего будет найдено эндогенное химическое вещество – серотонин, которое активирует мозг так же легко и быстро, как нужный ключ открывает нужный замок: во сяком случае, подобная метафора объясняет, почему столь малое количество молекул способно оказывать столь мощное воздействие на сознание. Так или иначе, но открытие Хофмана привело к тому, что в 1950-х годах возникла одна из современных отраслей науки – наука о мозге.

Однако в тот самый момент, когда Хофман погрузился в состояние, представлявшееся ему необратимым безумием, произошел первый в мировой истории жуткий кислотный трип. Ученый говорит своему помощнику-лаборанту, что ему нездоровится и что ему нужно срочно уехать домой; они садятся на велосипеды и по пустым улицам (так как автомобили в ту военную пору попадались довольно редко) кое-как добираются домой, где Хофман ложится в кровать и ждет, пока его помощник вызовет врача. (В наши дни потребители ЛСД отмечают День велосипедиста ежегодно 19 апреля.) Хофман вспоминает, что «знакомые вещи и предметы мебели вдруг начали принимать гротескные, угрожающие формы. Они находились в непрестанном движении, словно одушевленные и движимые внутренним беспокойством». Короче говоря, знакомый внешний мир стал распадаться, а его собственное эго словно исчезло и растворилось. «В меня вторгся демон, он завладел моими телом, умом и душой. Я вскочил с кровати и закричал, пытаясь освободиться от него, а затем вновь упал на диван и лежал там, одинокий и беспомощный». Хофман был убежден, что он либо сходит с ума, причем окончательно, либо находится при смерти. «Мое эго находилось где-то в пространстве, и оттуда я взирал на свое лежавшее на диване неподвижное тело». Однако когда прибыл врач и осмотрел Хофмана, оказалось, что все его жизненно важные функции – сердцебиение, давление, дыхание – в полном порядке. Единственный признак, указывавший на то, что с ним что-то не так, – это зрачки: они были необычайно расширены.

Как только «острые симптомы безумия» исчезли, Хофман испытал так называемое «послесвечение», которое часто следует за кислотным трипом и являет собой состояние, полностью противоположное наркотическому похмелью. Когда после весеннего дождя он вышел в сад, «все искрилось и блестело в ярком свете. Мир словно родился заново». За время, прошедшее с того дня, мы многое узнали, и нам теперь известно, что на видения, вызываемые психоделиками, сильно влияют стремления и чаяния человека; нет другого класса лекарственных и иных препаратов, воздействие которых столь сильно зависело бы от самовнушения. Поскольку все пережитое Хофманом под воздействием ЛСД – это единственный опыт в чистом виде, то есть опыт, свободный от влияния предшествующих переживаний или рассказов о них, то небезынтересно отметить тот факт, что он полностью лишен каких бы то ни было восточных или христианских «примесей», которые вскоре станут обязательными атрибутами этого жанра. Однако его видение, где знакомые вещи и предметы оживают и образуют мир, который «словно родился заново», абсолютно сродни тому моменту, когда мир впервые открывается глазам Адама, как его красочно описал десятилетие спустя Олдос Хаксли в своем эссе «Двери восприятия»; очень скоро это видение станет обычным атрибутом кислотного трипа и прочих психоделических переживаний.