Доедая отруби, Айра читал список ингредиентов на коробке, кривясь всякий раз, когда взгляд цеплялся за химические добавки. Затем посмотрел на часы и встал. Убрал молоко, закрыл коробку, поставил ее обратно на холодильник. Я надеялся, что он оставил мне в тарелке капельку молока, холодного и сладкого от сахара с хлопьев. Но возле раковины он поднес тарелку ко рту и сделал последний глоток. Его мамочка была бы довольна.

Айра остановился. Его язык работал, гоняя последний ускользающий кусочек. Изюминка? Последняя крупинка хлопьев? Помаргивая от удовольствия, он подтолкнул его вперед и сжал зубы. Из пещеры донесся слабый щелчок и приглушенный вопль: «Империалист!»

Доблестная Роза! Утопнув в молоке, дабы спастись от взрослого Айры, она пала жертвой его детского воспитания. Когда он широко раскрыл рот, я увидел мою неукротимую возлюбленную.

– Подавись! – закричала она, колотя задними ногами по верхнему клыку. Ее сломанные передние ноги бессильно повисли. Айра сосредоточенно работал челюстями, чувствуя во рту остатки; верхние резцы поднимались и опускались лезвиями неустанной гильотины.

Роза никогда не обладала добродетелью молчания. Она билась, пока язык окончательно ее не поймал. Он сгреб ее с переднего зуба, приладил голову на плахе, а затем резцы опустились резко и точно, разрубив ее пополам. Она сломалась, как черенок, с криком, что эхом прогремел в моей кастрюле.

Айра засунул мизинец в ухо, вынул и понюхал серу.

А Роза еще не обрела покоя. Ее отрубленная голова прилипла спереди к резцу – я увидел ее, когда раскрылись Айрины губы. Роза уставилась на меня – я понял, она сейчас заговорит. Все шесть моих ног порывались бежать, но внутренности отяжелели от ужаса и приковали меня к месту.

Без тела голос ее был слаб и рассеян. Я смотрел на ее рот и разбирал обвинение:

– Псалтирь! Псалтирь! Зачем ты оставил меня?

Я испытал облегчение, когда язык вернулся и сгреб ее. Я даже подождал, пока Айра снова откроет рот, и удостоверился, что резец чист. Айра насвистывал, домывая посуду. Через минуту он ушел.

Я застыл на деревянном колышке. Я был в смятении. Не понимаю, почему Роза безжалостно возлагала ответственность за свою гибель на мои примитивные библейские мозги. Следует помнить, что она говорила под чудовищной пыткой. Но ведь это Айра ее убил, вся ответственность – на нем.

Как можно жить с животным, которое морит голодом мой народ, сжирает мою возлюбленную и уходит на работу точно по расписанию?

– Розу Люксембург убили, – сказал я. Большинство граждан под плинтусом меня проигнорировали.

– Как ей это удалось? – спросил Суфур.

– Айра ее съел.

– Айра ее съел? – спросил Барбаросса. – Да он собственную подружку уесть не может.

– Может, нам еще удастся ее спасти. Как Иону, – предположил я.

– Тогда тебе придется дежурить в уборной, – засмеялась Джулия Чайлд.

– Даже если ты ее найдешь, она будет кусочком дерьма на дне унитаза, – сказал Бисмарк.

– У нее были отличные феромоны, – сказал я. – Лучшие.

– Вот как? – переспросила Либресса.

– Одни из лучших, – уточнил Бисмарк. – Но теперь все в прошлом.

Прошло утро, потом день. Никто не разговаривал. Нас охватило уныние.

Айра и Руфь вернулись с работы и приготовили ужин. Лишь тогда мне пришло в голову спросить, что же делала Роза ночью в кухне.

– Я думал, ты знаешь, – пожал плечами Бисмарк.

– Зачем она осталась в шкафчике до утра? Наверняка что-то обнаружила. Нужно выяснить, что именно. Граждане?

Шесть часов спустя, когда Айра и Руфь заснули, я один взобрался по шкафчику. Отверстие, где я видел Розу, было посыпано ее хитином, скрошившимся об острые края. Я осторожно пролез; процедура оказалась довольно болезненной для моего панциря.

Запахи еды в шкафчике перешибала вонь полированной древесины. Туг хранились рассортированные запасы, от консервированных абрикосов до китайской лапши. Но строгие линии напоминали скорее кладбище, чем сад радостей земных. Конечно, теперь мы могли найти все, но что с того? Бутылки и банки неприступны. Картонные коробки можно прогрызть, но на бурение каждой дыры уйдет несколько дней. Живи мы здесь или хотя бы в стене, мы бы справились. Но не с единственной ненадежной тропкой к отступлению.

В старой кухне мы пировали на коробках и пакетах. Цыганка разрывала их как попало и ставила в шкафчики, неплотно закрывая, с жирными отпечатками пальцев и прилипшими остатками еды. Даже Айра верил, что если тщательно скатать пакет внутри упаковки, сверху достаточно просто Закрыть Клапаном Щель. Эта исключительная тактическая оплошность позволяла нам купаться в пище.

Теперь я не видел ни одной открытой коробки. Взобравшись на следующую полку, я понял, почему: Руфь освоила упаковочную технику. Она привела в наши угодья смертельного врага Блаттеллы – Пищевой Контейнер. Я прошелся вдоль ряда чечевичных саркофагов. Я сходил с ума, глядя на эти бедные мертвые зерна, еще недавно принадлежавшие мне, а теперь недосягаемые; невыносимо думать о том, какую жизнь я мог бы в них вдохнуть. Паста, изюм, овсянка – гроб за гробом. Неужели Руфь специально выбрала прозрачные упаковки, чтобы над нами насмехаться?

На последней полке я почувствовал себя неуютно, будто я уже не один. Я замер и огляделся. Что может быть в шкафчике вместе со мной? От кого убегала утром Роза?

Я двинулся дальше, все еще чувствуя на себе чей-то взгляд. Резко прыгнул в сторону банки с овсянкой и обернулся. Вот он: подглядывает сквозь очки на выпуклой голове, а голова лежит на боку.

Глаза Бена Франклина. Те самые свернутые купюры, что Айра прятал в старых шкафчиках; треть состояния на случай бегства. Никто не говорил мне, что Айра переложил их в новый шкафчик.

Я приблизился к грязной лоснящейся бумаге.

Мне понравился взгляд Бена: задиристый, полный житейской мудрости; мне понравились добрые морщины на его всепрощающем лице. Он всегда смотрел так, будто знал все на свете. Я подозревал, что он знает и об ужасной Розиной кончине.

Следуя за его взглядом, я пересек полку. На другой стороне нашел дыру в задней стенке, но она была плотно задвинута. Я через нее не пролезу. Откуда она взялась?

Тут я вспомнил – Азиат просверлил в задней стенке два своих отверстия. Должно быть еще одно. Только где? Я пришел к выводу, что самый симметричный в мире человек проделает две абсолютно симметричные дырки. Считая шаги, я двинулся обратно. По моим расчетам, второе отверстие, которое ведет в стену, – наш единственный шанс выжить в этой неприветливой кухне – должно быть прямо за Франклином. Так он поэтому улыбается?

Я попросил Бена подвинуться. Он отказался, и я сунул голову за купюры, насколько сумел дотянуться. Айра спрятал их надежно, точно боялся, что Франклин сбежит.

– Я не сделаю больно, – пообещал я, осторожно просовывая усики в щель у него за спиной. Я учуял запах свежепросверленного дерева, нащупал припухлость доски. Дыра здесь. Вот что нашла Роза, и эта находка стоила ей жизни.