пользовались славой ловких дельцов, лишенных при этом какого-либо стыда и совести. В короткий срок они пустили по миру множество семейств, обрекая на голод сотни людей.

Как-то вечером у дверей дома Мастелли звякнул колокольчик. Это была женщина, пришедшая закупить оптом ткани для своей лавки. Почуяв выгодное дельце, старик пожелал лично сопроводить покупательницу на склад, где его братья в это время сортировали ткани. «Мой муж умер два месяца назад, – объяснила женщина, – и мне придется самой теперь открывать заново нашу лавку на Сан-Сальвадор. Мессер, эти деньги – все, что осталось у нас с детьми, чтобы спасти наши дела, а значит, и нашу будущность. Продайте нам товар на хороших условиях – и вы получите всегда верного и благодарного клиента».

Риоба не мог упустить возможность прибрать к рукам целую лавку в центре города. Он перемигнулся с братьями и так повел свою речь: «Полюбуйтесь, – сказал он, разворачивая штуку самого дешевого набивного ситца. – С превеликим трудом отрываю я от сердца этот фландрский бархат. Всех ваших денег не хватит, чтобы дать за него истинную цену, но я, так уж и быть, пойду вам навстречу. За эту ткань у вас все покупательницы передерутся. И пусть Господь Вседержитель обратит мою руку в камень, ежели говорю я неправду! Братья, клянитесь вы тоже!» «Да будет так, – сказала женщина, передавая деньги. – Пусть Господь Вседержитель окажется хранителем вашей чести. И поступит с вами, как вы сами его просите». И в то же мгновение монеты сделались каменными, а за ними – ладонь и вся рука недобросовестного купца. Другие Мастелли, замерев от ужаса, глядели друг на друга и убеждались, что члены их тел тоже постепенно обращаются в камень. «Бесчестные лицемеры! Вы при жизни стали бесчувственными каменными статуями – так пребывайте же ими вовеки!» Эта женщина была святой Магдалиной. А предложенная сделка – последней возможностью для братьев спастись. Так торгаши стали статуями – теми самыми статуями, что нынче вмурованы в наружные стены их собственного дома на кампо Мори. Случается порой, что статуя сьёра Антонио Риобы плачет зимними днями, когда воздух делается холоднее камня. А если чистый душой человек возложит руку на грудь статуи, то может порой даже уловить биение сердца.

* * *

Прямо за статуей четвертого из братьев Мастелли к их дому со стороны фондаменты деи Мори примыкает дом № 3399, в котором жил и окончил свои дни 31 мая 1594 года художник Якопо Робусти, прозванный Тинторетто за то, что его отец был красильщиком (tintore) тканей.

Об этом доме чего только не говорят. Будто бы он некогда был частью монастыря и в его заросшем внутреннем дворике обнаруживались детские могилки; что в какой-то момент своей долгой истории он стал детским приютом; вплоть до недавних пор находились люди, уверявшие, что замечали здесь присутствие духов детей и видели, как на снегу ниоткуда появляются отпечатки. Присмотритесь хорошенько к фасаду: вам сразу бросится в глаза большой барельеф, изображающий Геркулеса с палицей. Его поместили сюда по распоряжению самого художника, после того как он, будучи отцом юных дочерей, оказался вовлечен в невероятное происшествие, героиней которого выступила…

Ведьма, прошедшая сквозь стену

Мариетте, старшей дочери художника, пришло время первого причастия. В те времена было принято предоставлять капеллу монастыря Мадонна дель Орто, чтобы дети могли ходить туда причащаться каждое утро втечение десяти дней. И в первое же утро Мариетта повстречала старушку, спросившую, куда она направляется. «Причащаться», – ответила девочка. «Э! А хочешь, сама станешь как Мадонна?» – продолжила старая женщина. «Ах! Но это же невозможно!» – ответила Мариетта. «Еще как возможно, если сделаешь как я скажу. Когда будешь причащаться, не глотай просфору, а держи ее во рту. А когда придешь домой, спрячь в укромном месте. Когда их наберется десять, я вернусь – вот увидишь, какой тебя ждет сюрприз».

Несколько дней девочка так и поступала. А чтобы никто не нашел просфоры, она прятала их в жестяную коробочку и прикапывала в саду за домом, рядом с загончиком, в котором художник, по обыкновению того времени, держал пару свиней и ослицу. Когда же облаток скопилось пять-шесть, животные рухнули на колени перед своей поилкой и отказывались подниматься даже под ударами. Тинторетто, заподозрив неладное, обнаружил жестянку – и дочка, плача, во всем призналась. Тинторетто, хоть и добрый католик, в силу самой своей работы был наслышан о разных каббалистических и магических ухищрениях, и ему было прекрасно известно, что подобным образом старые ведьмы «вербуют» себе молодых помощниц[40]. Так что он решил никому ничего не говорить.

Наутро десятого дня он научил дочку, как себя вести, когда явится ведьма. А та и впрямь не замедлила явиться. Мариетта пошла ей открывать, но не успела гостья взойти на порог залы, как художник обрушил на нее сучковатую палку. После первых же ударов старушонка обратилась в кошку и, увертываясь, начала скакать, носиться по стенам, по мебели и завесям. Наконец, поняв, что она в ловушке, испустила отчаянный крик, превратилась в черную тучку и с такой силой бросилась на стену, что продавила ее насквозь и выскочила наружу, оставив за собой отверстие. Больше ее никто не видел. Но Тинторетто, чтобы ей неповадно было возвращаться туда, откуда сбежала, распорядился поместить на стене своего дома барельеф Геркулеса с палицей – он-то и виден до сих пор.

У Тинторетто были и другие дочери: Оттавия, унаследовавшая отцовский дом, а также Альтурия и Перина, принявшие постриг в монастыре Св. Анны в Кастелло. Там они оказались вовлечены в историю, о которой будет сказано ниже.

Ну и норов у этого Тинторетто!

На рассказы о «художествах» Тинторетто пролиты реки чернил; но чтобы дать представление о храбрости и строптивости этого человека, достаточно привести такую историю.

Как-то раз художника подрядили изобразить Страшный суд в зале Большого совета Палаццо Дукале. Картина такого размера (ныне утерянная из-за пожара, разразившегося несколькими годами позже и разрушившего часть здания) требовала работы in loco («на месте»). Так что он споро трудился прямо на мостках, нанося краску быстрыми и нервными мазками.

Он так увлекся, что не заметил, как в залу вошел сенатор Республики, сопровождаемый свитой помощников и челяди. Он какое-то время наблюдал за художником, а потом изрек: «Изрядно, изрядно… но должен заметить, что есть и такие художники, например, Джамбеллино (то есть Джованни Беллини), что делают свою работу не в пример аккуратнее».

Тинторетто остановился. Потом повернулся, сжимая кисть, перегнулся через перила мостков и, тщательно подбирая слова, чтобы не