на этот раз тихий. Алессандро медленно подходит к окну, стягивает с себя плащ и вешает его на спинку стула. Ноги подкашиваются, а на небе только собирается заря. На его белоснежной рубашке темные следы чьей-то крови, жабо снято, а пуговицы расстегнуты до солнечного плетения. Теперь можно разглядеть под ключицами татуировку паука, которая перекрывает старый уродливый шрам.

Мужчина берет одежду из дубового шифоньера, дверка которого предательски скрипнула, и осторожными шагами удаляется из спальни, заходя в ванную. Раздевается, включает холодную воду и сползает по стенке на пол.

Сегодня он убил человека, в венах которого текла его кровь. Он убил родного брата. Хотя Манфьолетти его и ненавидел, на душе повис ужасающий своей величиной камень.

«Сколько раз я уже убивал? Сто? Двести? А сердце бьется как в первый, — выдыхает, подставляя лицо под холодные струи воды. — Но это была необходимость. Франческо нарушил омерту, сам виноват»

«Да какая к черту омерта?»

***

Сегодня он не уснет. Зная это, Алессандро сразу после душа ушел в свой кабинет.

Теперь осталось закопаться по уши в работу, чтобы не думать о том, что произошло. Его посещали мысли рассказать про эту ночь своему психотерапевту, но, уже набирая ее номер, посчитал, что это будет проявлением слабости. Поэтому Манфьолетти просто подавит эмоции, запихнет все свои страхи и переживания куда подальше, и забудет.

На столе стоит две кружки с кофейным осадком, а третий рокс виски уже отправляется в организм главного героя. Не помешало бы мыть чашки, прежде чем брать новые.

В пепельнице четыре новых бычка, в скором времени в их компанию добавится пятый, однако эту идиллию нарушает тихий стук в дверь, а на пороге показывается консильери.

— Джованни? — раздается подавленный голос Алессандро, но затем он закашливается и тон становится привычным. — Чего тебе?

— Решил вместе со своей невестушкой в ряды анорексичек записаться? — Алессандро закатывает глаза.

— Да иди ты.

— Уже третий час дня, а ты кроме этой дряни, — Конте обводит рукой многочисленные кружки и полупустую бутылку с алкоголем, — ничего не ел. Не появился на завтраке, на обеде тоже. Марта готовила, а в итоге никто не пришел.

— И Соколова? — прикрывает веки, медленный глубокий вдох и моментальный резкий выдох.

— Оторвись ты от этой бумажной возни, наконец. Эти документики никому, кроме тебя, не сдались. Сегодня Стефания возвращается из Рима, обсуди с ней произошедшее. Я буду у себя.

***

— Джо, давно не виделись! — из женских уст звучит итальянский язык, а после низкая брюнетка падает в объятия Джованни.

— И я рад тебя видеть, — Конте целует девушку в макушку. — Ты перекрасилась в черный? Тебе идет.

— Спасибо. Как там та девочка?

— По-моему она тащит его на дно. Хотя куда еще ниже… Как раз собирался тебя отвести к ней.

***

— Привет! Я Стефания. — Дарья дергается от неожиданности и, быть может, страха, когда слышит итальянскую речь: все-таки этот язык у нее отныне и впредь будет ассоциироваться отнюдь не с солнечной Италией или ресторанчиками на ее побережье. — Ты не говоришь по-итальянски, не так ли?

— Нет-нет, я прекрасно вас понимаю, — в голове девушки начали всплывать случайные фразы и правила по грамматике, однако произношение ее не подвело.

— О, чудесно! Вчера Сандро должен был сказать, что теперь я буду куратором твоего лечения. Я психотерапевт. Его в том числе, — Стефания не стала себя утруждать и пытаться говорить по-русски, так что продолжала лепетать на своем родном языке.

«“Сандро”? Почему эта девушка зовет его таким именем?»

— Я Дарья, — как всегда, в сознании ни одной подходящей фразы в самый нужный момент. Тем более на итальянском.

Девушки опустились на кровать.

— Манфьолетти мне сказал, что у тебя пищевое расстройство. Это так?

— Я совру, если скажу «нет», — нервный смешок слетел с ее губ. «Бьюсь об заклад, он уже доложил ей и о моих суицидальных наклонностях, и о том, что я очищаюсь. Хуже всего, если вдруг кто-то узнает о селфхарме…».

— Ладно, я смотрю, ты не слишком разговорчивая. Но ты признала проблему. Это уже половина пути к ремиссии. — Соколовой пришлось сжать зубы и прикусить щеку, чтобы не залиться истеричным смехом. В голове пару раз успели пронестись мысли, что эта девушка под веществами.

«Как у нее все просто»

— Вы же знаете, что от РПП нельзя полностью излечиться, да? Его голос все равно будет преследовать меня весь остаток жи…

— Знаю, но не хочешь хотя бы попытаться? — молчание. — Ты же ясно понимаешь, что анорексия — это медленное самоубийство. Это проявление агрессии к самой себе. Манфьолетти говорит, что до твоих похорон осталось всего несколько месяцев, если ничего не предпринять.

В горле главной героини застрял ком. Желание провалиться сквозь землю стало в десятки раз сильней. Тело занемело, глаза нервно забегали по комнате, и остановились на двери.

«Пожалуйста, пускай сейчас кто-нибудь зайдет. Пусть это будет хоть Конте, хоть Алессандро, мне все равно. Спасите меня, боже»

Слова Стефании уходили на фон, паника начинала душить, звон в ушах усиливался.

— Никто не зайдет, не надейся. Сандро по уши в работе, Джованни не посмеет, — она словно озвучивает мысли Дарьи. Приступ панической атаки уже крепко сжимает горло, а понимание иностранных слов дается ей все сложнее. — Ладно, не буду давить на тебя, смотрю, ты не в состоянии. Давай… просто расскажем друг другу о себе? — равнодушное пожатие плечами, за которым скрывается мольба об одиночестве. — Окей, я начну. Я Стефания Руссо, мне двадцать шесть. Родилась в Неаполе, приехала учиться в Рим, где случайно познакомилась с Манфьолетти. И вот, я здесь. Что на счет тебя?

— Я… мне восемнадцать, родилась в Петербурге, — тихо начала Соколова. — Переехала в Москву, когда мама очередной раз вышла замуж. Закончила первый курс на худ-графе, а потом попала в…

Дарья замолчала. Раньше она не могла вспомнить ту ночь, как бы ни старалась. Но сейчас пустое место в голове быстро начало заполняться, а перед глазами будто пролетали кадры, как в кино, только на скорости «два икс».

17 июля.

Вечеринка в Подмосковье, на даче у однокурсника Дарьи. Некий Даниил Раевский. Душа компании, экстраверт и просто лидер в их группе. Обычно Соколова не бывает на таких мероприятиях, но в тот день решила сделать исключение, по совету мамы. Мол: «сходи, развейся, ничего страшного не произойдет». Она и пошла.

Тяжелые басы ударяют в уши, алкоголь льется рекой, пара студентов лапает друг друга на диване в углу, а компания ребят из параллели расположились у кальяна. Раевский даже где-то раздобыл дурь. Главная героиня не помнит, что именно это было.