Материал другого сеанса

По возвращении пациентка смогла признать, что не только палец, но и чувства ее были травмированы тем, что я не вышел на связь; она снова легла в постель и погрузилась в чтение романов.

Затем она описала сон, в котором некая девушка умерла от загадочной болезни, а саму пациентку вызвали на разговор родители этой девушки. Пациентка не знала, что говорить, и тогда родители сказали ей, что это неважно, как будто видели, что она расстроена, и старались, чтобы она не заплакала. Она добавила: «Вы можете сказать „Как славно“, когда случается что-то хорошее, но… когда случается что-то плохое…» Во сне в той комнате, куда ее вызвали, были книжные полки и печь, растапливаемая углем, которую она смогла связать с книжными полками в детском доме, куда ее отдали в младенчестве.

Она идеализировала воспоминания об этом доме – вспоминала, например, прекрасных кукол – но по существу сказала, что ее оставили там, когда семья уезжала в отпуск с младшим братом, и по их возвращении она отказалась узнавать мать и чувствовала себя настолько плохо, что еще две недели не могла покинуть этот дом.

Далее возникла ассоциация с залом ожидания на границе, где семью остановили после визита к бабушке. Мать сняли с поезда пограничники для проверки какой-то неясности в паспорте, и семья ожидала ее в зале с книжными полками и печью, которая топилась углем.

Я дал следующую интерпретацию: элементы сновидения отражали ее ощущение, что, когда я не ответил на телефонный звонок, произошло трагическое событие, вроде смерти от загадочной болезни, а когда я позвонил ей, это ощущалось так, будто я вызываю ее обратно на анализ, чтобы попросить объяснить ее реакцию. Я думаю, аналитическая работа, представленная в сновидении в виде установки центрального отопления, приблизила ее к собственным чувствам, и ассоциации к сновидению подтвердили, что были активированы пугающие воспоминания о тех ситуациях, когда она боялась, что может потерять мать.

Обсуждение

Вернувшись к фрагменту материала первого сеанса, можно видеть установление некоторого контакта вслед за моим анализом сновидения, в котором поход за продуктами был связан с предоставлением материала для аналитической работы. Пациентка даже смогла признать, что сон показал, как она боялась жестокого нападения, а также – что она хотела, чтобы ей показали, где и как это произошло. Однако контакт был внезапно и резко оборван, когда я связал ситуацию в целом с тем фактом, что она, выписывая чек, пропустила несколько цифр. Контакт сменился отношением небрежного превосходства, что было проявлением защиты ее убежища, и пациентка меня быстро изолировала и отторгла. Подразумевалось, что я совершил нечто ужасное, и она должна защитить себя от созданной мною травмы. Установилась атмосфера преследования, и, когда пациентка укрылась в убежище, к этой атмосфере добавилось некоторое ощущение паники, и контакт оказался слишком пугающим, так что поддерживать его было невозможно. Хотя сначала она смогла признать наличие у себя параноидных страхов и установить со мной контакт для того, чтобы я помог ей противостоять им, мы не смогли избежать актуализации этих страхов на сессии, и когда это произошло, она почувствовала необходимость вернуться в укрытие.

На втором из описанных выше сеансов уход в убежище был вызван тем, что я не смог ответить на телефонный звонок, и на этот раз установился совсем другой климат. В анализе был достигнут прогресс, даже несмотря на то, что она редко соглашалась его признать, и совместная с мужем работа над проведением в доме центрального отопления была отражена значительным потеплением отношений на сеансах. Затем, когда я не смог ответить на телефонный звонок, она испугалась. Пациентка плохо переносила утрату, и как раз тогда, когда отношения постепенно становились более теплыми и она смогла установить чуть более близкий контакт, она словно столкнулась с предательством. Вполне понятно, что она не смогла противостоять соблазну спрятаться в укрытии и оттуда общаться со мной небрежно и незаинтересованно. Она вернулась в постель, к бесконечному чтению романов, что составляло особенность ее поведения до начала анализа. В то же время ощущение паники ослабло и связанная с контактом боль теперь больше была связана с утратой и тревогой по поводу утраты. Ее сон был связан с воспоминаниями о покинутости и с более поздними воспоминаниями о пересечении границы, когда она боялась потерять мать. На этой стадии укрытие было представлено залом ожидания на границе, где были книжные полки и печь, растапливаемая углем, и в сновидении оно было связано с семьей, потерявшей дочь. Тем не менее, это место все еще подвергалось идеализации и использовалось для того, чтобы избежать контакта. Она могла спасаться бегством в такое душевное состояние, когда ее чувства были травмированы, и это состояние удерживало ее в стороне от анализа. Трудно сказать, как долго она пробыла бы в постели, если бы я не позвонил ей. Казалось, телефонный звонок вернул ее к жизни, она ответила на этот звонок и смогла продолжить аналитическую работу, хотя и оставалась очень чувствительной и ранимой.

В предоставленном пациенткой материале убежище возникло как пространство, как место, где она могла скрываться и пребывать в безопасности. Позже я покажу, как оно могло также репрезентироваться в виде сложных объектных отношений, которые я называю патологической организацией личности. Точно так же можно предположить, что оно возникает в результате действия примитивных защитных механизмов, совместно формирующих защитную систему. Различные способы описания психического убежища отражают различные аспекты одних и тех же клинических явлений.

Убежище предлагало пациентке идеализированное укрытие от пугающих жизненных ситуаций, однако оно предоставляло, по-видимому, и другие источники получения удовольствия. Перверсивный оттенок был связан с видимой незаинтересованностью пациентки, а также с очевидным наслаждением и энергией, которые она черпала в самодостаточном пребывании в убежище. Аналитик, наоборот, чувствовал себя чрезвычайно дискомфортно, поскольку на него легла забота об анализе, а из опыта общения с пациенткой было известно, что любые его действия окажутся неудовлетворительными. Если бы я тогда не позвонил, у меня бы создалось впечатление, что пациентка не способна совершить движение мне навстречу, и в анализе могла бы наступить очень долгая пауза или он вообще мог оборваться. С другой стороны, у меня возникло чувство, что мой звонок пациентке оказался серьезной технической ошибкой, это было беспокойное ощущение неправильного поступка, как будто я поддался на соблазн или соблазнил ее, дав повод почувствовать, что она возвращается к анализу ради моей пользы и по моему призыву. Интересно отметить, что иногда именно промахи аналитика используются для оправдания