Все поменялось, когда они приехали в Лондон. Вначале папа вернулся на работу, так что им больше не пришлось притворяться, что у него есть работа, когда на самом деле ее нет. А еще начались ужасные ссоры с Хелен. Она постоянно говорила, что не хочет оставаться дома одна, и приставала ко всем с вопросами, когда они собираются уйти и когда вернутся. И даже если они задерживались на пять минут, она могла пойти встречать Брендона из школы.

Он пытался узнать у сестры, почему она так поступала, но она просто пожимала плечами и говорила, что не любит оставаться наедине сама с собой.

Никогда раньше никто на Розмери-Драйв не переживал ничего подобного. Брендон, наоборот, любил побыть в одиночестве вместо того, чтобы говорить ни о чем за столом, накрывать на стол и обсуждать, что они сейчас будут есть и что хотят есть завтра. Он не мог понять, почему Хелен не радуется каждой возможности посидеть в тишине.

Наверное, именно поэтому она и стала монахиней в конце концов. Чтобы обрести покой. Или, может, она хотела быть среди людей, когда из их дома уехали сестра и брат: Анна — в свою квартиру, а Брендон — в Ирландию на ферму.

Так странно было прожить с этими людьми бок о бок дни, недели, месяцы, годы, все время говорить обо всем, но в итоге так мало знать их.

Брендон решил вернуться в каменный дом в тот день, когда в школе была ярмарка вакансий. Представители различных фирм рассказывали о вакансиях в компьютерной сфере, банках:, магазинах, телефонных станциях, транспортном секторе и армии. Он бродил от стойки к стойке, не имея представления о том, кем хочет стать.

Дедушка Дойл умер вскоре после их визита. Они не приезжали на похороны. Это не было настоящим домом, говорила мама, и дедушка наверняка думал так же. Да и дядя Винсент не ждал, что они приедут, а соседи не думали, что это так уж важно, и не станут осуждать их. В церкви отслужили службу за упокой его души, и все, кто присутствовал, принесли свои соболезнования.

Директор в школе говорил, что выбор жизненного пути важнее выбора фильма или футбольной команды. И вдруг на Брендона словно сошло озарение. Он понял, что он должен уехать от всего этого, уехать от постоянных обсуждений, что делать правильно, а что — нет, от необходимости говорить людям, что он работает в банке, а не в магазине, или что там еще придется врать. С полной уверенностью он знал, что поедет к Винсенту и будет там работать.

Но дом двадцать шесть по Розмери-Драйв был не тем домом, откуда можно было выйти, не объясняя ничего. Брендон понимал, что эти объяснения станут последними в его жизни. Он отнесется к этому, как к испытанию, необходимости пройти через огонь и воду и выдержит все, стиснув зубы.

Все оказалось куда хуже, чем он себе представлял. Анна и Хелен плакали и умоляли его не уезжать. Мама тоже плакала и спрашивала, что она сделала, чтобы заслужить такое. Папа хотел знать, как Винсент заставил его принять такое решение.

— Винсент даже ничего не знает, — сказал Брендон.

Но отца невозможно было переубедить. Брендон даже не предполагал, что настолько силен. Битва продолжалась четыре дня.

Мама приходила к нему в комнату, сидела на его кровати с чашкой горячего шоколада и говорила, что всем мальчикам надо пройти через это, что все хотят оторваться от родительского дома и что она поговорила с папой, чтобы он съездил отдохнуть к Винсенту.

Брендон отказался, потому что это было бы нечестно. Как только он приедет в Ирландию, он уже не захочет возвращаться.

Папа тоже пытался с ним говорить:

— Послушай, мальчик, я погорячился тогда, когда сказал, что ты идешь на это только для того, чтобы унаследовать эту гору камней. Я не хотел тебя обидеть. Но понимаешь, именно так подумают о тебе люди.

Брендон не понимал тогда, не понимал и сейчас. Но ему никогда не забыть лицо Винсента, когда он приехал.

Он шел пешком всю дорогу от города. Винсент стоял на пороге с собакой Шепом. Он прикрывал глаза ладонью от закатного солнца и всматривался в очертания фигуры Брендона на горизонте.

— Ну что ж, — вздохнул он.

Брендон ничего не ответил. Он нес с собой небольшую сумку — все, что ему будет нужно в новой жизни.

— Это все твое, — сказал Винсент. — Входи.

Ни разу за вечер не спросил он Брендона, почему тот решил приехать или надолго ли собирается остаться. Ни разу не поинтересовался он и тем, как отнеслись к его отъезду в Лондоне.

Винсент считал, что все решится само, так и происходило спустя недели и месяцы.

Дни шли. Никто из двух Дойлов не произнес ни одного грубого слова. Слов вообще было сказано немного. Когда Брендон говорил, что хотел бы сходить на танцы, то Винсент отвечал, что это неплохая идея, что он сам не ходит, но слышал, что это хорошее упражнение. Он шел к шкафу и доставал из жестяной коробки Брендону сорок фунтов, чтобы тот развлекся.

Иногда Брендон сам доставал деньги из коробки. Вначале он спрашивал разрешения у Винсента, но тот быстро положил этому конец, сказав, что деньги лежат там, чтобы они оба тратили их, так что он может брать столько, сколько ему нужно.

Все дорожало, и Брендон подрабатывал по вечерам в баре, чтобы приносить в копилку лишних несколько фунтов. Если Винсент и знал об этом, он никогда не сказал бы ни для того, чтобы похвалить, ни для того, чтобы осудить.

Брендон ухмылялся, вспоминая, как иначе было все на Розмери-Драйв. Он не скучал по ним. Иногда он думал: а любил ли он их хоть чуть-чуть? А если нет, то было ли это нормально? Он читал, что любовь была у всех. Во всех фильмах говорили о любви. Даже в газетах писали, что кто-то сделал что-то, потому что любил безответно. Может, он был странный, раз не любил никого?

Винсент, должно быть, был таким же. Он никому не писал писем и не слишком охотно говорил с людьми. Вот почему ему нравилась эта жизнь среди камней, мирного неба и холмов.

Это немного странно, признавался сам себе Брендон, дожить до двадцати двух и быть все время наедине с самим собой. Если он говорил это Винсенту, тот смотрел на него и отвечал:

— Кто это сказал?

Он не будет предлагать отмечать день рождения.

Винсента не было дома, он прогуливался в полях. Он вернется к обеду. Они будут есть бекон и помидоры. А еще съедят несколько горячих картофелин, потому что пара горячих картофелин в середине дня никому не повредит. Они никогда не ели ягнят или барашков. И дело не в том, что так они проявляли уважение к овцам, которые кормили их. Просто у них не было большого холодильника, какой имелся у их соседей, которые могли зарезать по овце раз в сезон. А платить такие высокие цены за мясо в магазине они не могли, потому что сами продавали за гораздо меньшие деньги.

К дому на своем фургоне подъехал Джонни Риордан, почтальон.

— Тебе куча писем, Брендон, должно быть, у тебя день рождения, — весело сказал он.

— Так оно и есть, — угрюмо ответил Брендон, который становился похожим на своего дядю.