тайного советника Екатерина Николаевна была барышня на выданье – ей только-только исполнилось двадцать два года. Невысокий рост, хрупкое сложение, русые волосы, кроткий нрав, голубой беззащитный взгляд – это был если и не ангел в натуральную величину, то, по крайней мере, уменьшенная копия херувима. Несмотря на ординарную, в общем, внешность, претендентов на ее руку и сердце было предостаточно. Отчасти это объяснялось ее характером, который располагал к себе с первого слова, отчасти – наличием богатого и влиятельного отца. Однако сама Екатерина Николаевна, судя по всему, замуж вовсе не спешила. Да и Николай Гаврилович не торопился расстаться с единственной дочерью, которая поистине была его отрадой и украшением закатных лет.

Увидев в гостиной Загорского, Катюша зарделась, но глаз не опустила и присела в реверансе. Загорский поднялся из кресла, улыбнулся и галантно поклонился барышне.

– Составь нам компанию, – попросил ее отец, – нам с господином Загорским нужно у тебя кое-что узнать.

– С удовольствием, – отвечала девушка. – Нестор Васильевич знает, что в нашем доме он – всегда желанный гость.

Загорский шутливо поднял ладони, всем своим видом показывая, что не заслужил такой чести, но тут же, впрочем, сделал серьезное лицо. Екатерина Николаевна наверняка знает, что вчера вечером ее брат исчез из дома?

Екатерина Николаевна это знала.

А не знает ли, случайно, Екатерина Николаевна, куда именно он мог направиться? Барышня, помедлив самую малость, отвечала, что этого она знать не может, брат ей ничего не говорил.

– Вот как, – озадаченно молвил Нестор Васильевич и ненадолго умолк.

Впрочем, молчал он не просто так. Он незаметно, но крайне внимательно оглядывал барышню. Та была одета в очаровательное голубое платье, которое выгодно гармонировало с цветом ее глаз. Однако искушенному взору Загорского сразу показалось, что в облике девушки чего-то недостает. Хотя Катерина Николаевна была девушкой скромной, но он, однако же, знал ее за большую модницу. Всякий раз, когда он приезжал в гости, она старалась принарядиться, как будто для выхода в свет – в ход шли даже драгоценности. Загорский это замечал, но никаких далеко идущих выводов из этого не делал: дело обычное, юная барышня хочет нравиться всему миру. Однако в этот раз никаких украшений на ней не было. Загорскому это показалось несколько странным.

– Прекрасное платье, – с восхищением заметил Нестор Васильевич, – оно очень вам идет.

Катюша вновь слегка покраснела, а отец ее поглядел на него с легким удивлением: действительный статский советник явился затем, чтобы делать комплименты его дочери?

– Позвольте заметить, что вы одеты в соответствии с последними западными веяниями, – продолжал Загорский как ни в чем не бывало. – Вы слышали, Николай Гаврилович, что удумали европейские модницы?

Тайный советник, который в последний раз модой интересовался, вероятно, лет пятьдесят назад, только закряхтел в ответ.

– Они решили не носить украшений! – Загорский произнес это так торжественно, как будто модницы европейские по меньшей мере опровергли вращение Земли вокруг Солнца.

– Как – совсем не носят? – удивился Николай Гаврилович.

– Совсем, – отвечал Нестор Васильевич. – И знаете, что на них так подействовало?

Тайный советник, как легко догадаться, не знал.

– Социальные идеи господ Маркса и Энгельса, – объяснил Загорский. – Украшения и драгоценности стоят больших денег, а, значит, требуют эксплуатации либо крестьян, либо рабочих. Что с точки зрения новых социальных теорий совершенно недопустимо. Таким образом, носить украшения означает поддерживать эксплуататоров. Именно поэтому в Европе нынче отказываются от украшений.

– Что за глупости! – рассердился тайный советник. – Какие еще теории, какая эксплуатация? Катюша, неужели и тебе забили голову этой социалистической ерундой?!

Катюша бросила на Загорского тревожный взгляд.

– Ну, что до меня, то я не вижу в этом ничего дурного, – вступился за барышню Нестор Васильевич. – Я полагаю, женщина имеет право одеваться так, как она хочет.

– Разумеется, – пожал плечами тайный советник. – Однако есть же приличия. Завтра бал у князя Волконского, Катюша, насколько я знаю, собиралась туда. Надеюсь, на бал моя дочь отправится одетой как должно, а не так, как желали этого господа Маркс и Энгельс.

– Прекрасно, – кивнул Загорский, – я и сам собирался завтра повидать Сергея Михайловича[5]. Мне нужен его совет. Давно не был в театре, хочу узнать, какие из новых спектаклей стоило бы посетить.

– Ну да, князь же был директором Императорских театров, у кого еще и спрашивать совета, как не у него, – согласился Николай Гаврилович.

– В таком случае, Катерина Николаевна, увидимся у Волконских. И кроме того, обещайте мне мазурку на завтрашнем балу, – улыбнулся Нестор Васильевич.

Губы у Катюши задрожали.

– Я… – начала она. – У меня… Я, наверное, не смогу быть в доме у Волконского завтра.

Она стиснула зубы и с каким-то ужасом смотрела теперь на Загорского.

– Не пойдешь на бал? – удивился тайный советник. – Да что с тобой такое? Что происходит?! Нестор Васильевич, вы что-нибудь понимаете?

– Кажется, да, – вид у Загорского сделался озабоченным. – С вашего позволения, Николай Гаврилович, я похищаю вашу дочь. Ненадолго, всего на несколько минут.

С этими словами он наклонился к барышне и ласково коснулся ее плеча. Она замерла на миг, словно прислушиваясь к этому касанию.

– Ничего не бойтесь, я сумею вас защитить, – шепнул Нестор Васильевич.

Спустя минуту они с Катюшей сидели в ее девической светелке.

– Итак, вы не идете на бал, – сочувственно произнес Загорский. – И что же тому причиной?

Катерина Николаевна отвела глаза. Она не может, потому что… ну, просто не может.

– Но почему? Если случилась какая-то неприятность, скажите мне, я сделаю все, чтобы вам помочь.

– Нет-нет, – сказала она со страхом, – даже вы тут ничем не поможете.

С полминуты, наверное, они сидели молча. Наконец Нестор Васильевич мягко сказал.

– Дорогая Катерина Николаевна! Я уверен, что вы не способны задумать и, тем более, сделать что-то плохое. Но со стороны может показаться, что у вас на душе какой-то тяжелый груз. Я призываю вас быть со мной совершенно откровенной. Я обещаю, что ни слова из того, что вы мне скажете, не станет известно ни одной живой душе.

– И даже папеньке? – она глядела на него умоляюще.

– И даже папеньке.

Еще с полминуты она сидела молча, потом все-таки решилась и заговорила. Голубые глаза ее, глядевшие прямо в лицо Загорскому, блестели от волнения.

– Нестор Васильевич, мне ужасно жалко папеньку. Но ей же Богу, я ни в чем не виновата! У меня… у меня больше нет моих драгоценностей.

– Куда же они делись? – спросил Нестор Васильевич, как будто ничуть не удивившись.

Она жалобно посмотрела на него.

– Их… их украли, – с некоторой запинкой отвечала Катюша.

– Давно?

– Да… То есть нет. Я не знаю… – прошептала она,