вдруг накренилась в другую сторону и рухнула, расколовшись пополам. Глядя на две половины, Перикл ощутил укол сожаления. Дело сделано, назад не повернешь. Две половины в целое не сложишь. Так было с братом, так было со всем, что имело значение, и он не мог отменить случившееся, не мог восстановить сломанное.

Опустившись на корточки, они заглянули в открывшееся под камнем углубление, явно бывшее местом захоронения. В неглубокой, вырубленной в земле могиле покоились останки человека огромного роста. Корни и трава заполнили пространство белыми нитями, что придавало могиле сходство с гнездом. И все же над обвитым корнями черепом был виден бронзовый шлем, а на ребрах и бедренных костях – нагрудник и поножи, темно-зеленые после долгого пребывания под камнем. Щита не было.

– Мой отец говорил, что Тесей погиб на Скиросе, – благоговейно пробормотал Кимон. – Если ему и быть где-то, то именно здесь. Никогда не думал, что мы действительно найдем его могилу. Не верил. Я понимал, что могу ошибаться насчет острова. Считал, что, где бы он ни умер, его могила может быть разграблена, разорена дикими животными, а кости разбросаны. У меня не было ничего, кроме истории о старом царе, убитом предателями. И все же я считал своим долгом искать его могилу. Я просто не мог сказать себе, что надежды нет… потому что надежда была.

Он покачал головой в безмолвном благоговении. Потом, на глазах у Перикла, наклонился, раздвинул паутину, покрывавшую кости и доспехи, и осторожно коснулся пальцами костей.

– Это Тесей, называвший Геракла другом. Это его правая рука сразила Минотавра. Это он обнимал Елену Троянскую. Наш величайший царь Афин! Ну-ка, помогите мне убрать всю эту мерзкую дрянь. Мы заберем останки и отнесем на корабль.

– Ты уверен, что это он? – спросил кто-то.

– Кто еще здесь может быть? На этом забытом богами острове? – не сводя глаз с предмета своего почитания, сказал Кимон. – Этот человек носил доспехи гоплита – вот они, состаренные веками. И посмотрите на эти кости. Если бы он поднялся, то был бы выше любого из нас. Кто еще, кроме Тесея, заслужил такой камень, который мы вместе едва смогли поднять? Даже в старости он оставался великим воином. Тот, кто принес его сюда, хотел сделать так, чтобы он никогда не восстал. Это тоже подтверждает мою правоту.

Рубя корни, срезая густую путаницу желтых нитей, разгребая землю, они справились за короткое время, так что фигура погребенного предстала перед ними в полном виде.

С грязными по локоть руками, Кимон наклонился к останкам. Перикл подумал, что тот поцелует череп павшего царя, но он лишь поднял почерневший наконечник и пальцами соскреб хлопья ржавчины.

– А ну-ка, парни, дайте мне копье, – скомандовал он, протягивая руку.

Гоплиты передали ему копье-дори, и Кимон приложил один наконечник к другому, сравнивая их. Дерево в могиле сгнило, так что от древнего копья остался только обломок крошащегося железа. Тем не менее на нем еще можно было разглядеть сову – символ Афин. Кимон поднял наконечник к свету и повернул так, чтобы его увидели все. Гоплиты с изумлением уставились на древнюю реликвию. Наконечник рассыпался у них на глазах, и бурые чешуйки ржавчины упали Кимону на ладонь.

– Принесите накидку – надо собрать всё, кости и оружие. Тесей долго ждал этого. Ждал нас. Мы вернем его домой.

Его слова были встречены одобрительными возгласами. Случилось чудо, настоящее чудо, и воины встретили его с восторгом. Встревоженные столь громким выражением чувств чайки сорвались с утеса и закружили над скалами. Захваченный общим порывом, Перикл помогал собирать кости и доспехи, с трепетом беря в руки каждый предмет и чувствуя, как колотится сердце.

Только когда все это было сложено и завязано в узел, он бегом вернулся туда, где в последний раз видел Аттикоса, и громко его позвал. Оставлять здесь старого гоплита он не хотел, хотя злость на него еще не остыла.

– Аттикос! Мы уходим! – прокричал Перикл, не обращая внимания на эхо, хотя море и лишило его голос половины обычной силы.

Ответом ему были крики чаек и тот же слабый звук, который он слышал раньше. Не думая об опасности, он ступил на выступ скалы и, прижимаясь к ней спиной, двинулся вперед. Пропасть под ним была так глубока, что посмотреть вниз недоставало духа.

Перикл услышал оклик Кимона, но оглядываться не стал. Далеко идти не пришлось. Обогнув колонну серой скалы, он увидел, что выступ перешел в узкий гребень, что-то вроде каменной дорожки, стертой почти до ленточки морскими бурями и временем. Эта ненадежная тропка протянулась над обрывом, уходящим далеко вниз, к торчащим ломаными зубьями камням. Перикл наклонился, посмотрел вниз, и в животе у него словно затянулся узлом канат.

Так и есть.

Аттикос упал неудачно. Нога у него подвернулась и лежала под неестественным углом. Перикл поморщился. Подняться при такой травме, да еще и с раненой другой ногой, у старого гоплита не оставалось ни малейшего шанса. Фетиды видно не было. Она сумела пройти по каменной тропинке, а вот афинянину не повезло.

– Перикл! Слава богам. Помоги мне! – воззвал Аттикос.

Голос его прозвучал слабо, но в нем явственно слышалось облегчение. Должно быть, он боялся, что помощь уже не придет и он умрет в одиночестве в этом жутком месте.

Перикл смотрел вниз, и над его головой кричали, борясь с ветром, чайки.

5

Вернувшись к гробнице, Перикл обнаружил, что Кимон и все остальные уже ушли. Воспринимать ли это как критику или, наоборот, как знак доверия – мол, делай, что должен, и спускайся к кораблям, – он не знал. Могила была совершенно пуста, и о том, что здесь кто-то побывал, напоминали лишь разбитая каменная плита да вытоптанная трава. К сожалению, это также означало, что рассчитывать на чью-то помощь уже не приходилось. Некоторое время он стоял над пустой могилой, размышляя. Нельзя было винить Кимона за то, что он ушел, – его людям грозила опасность. Выбора не оставалось. Бросив Аттикоса на погибель, он будет жить с этим до конца своих дней. А раз так, то нужно по крайней мере попытаться, чтобы сказать потом, что спасти старого гоплита было невозможно. Перикл вздрогнул, почувствовав на себе чей-то взгляд, и оглянулся. За ним никто не наблюдал, хотя пустая могила будто смотрела на него, обвиняя. Он вернулся к выступу.

Когда Перикл склонился над обрывом, Аттикос лежал в несколько иной позе, прижав сломанную ногу к другой.

Увидев товарища, он помахал рукой:

– Давай веревку. Я обвяжусь, и парни меня поднимут.

– Они ушли. Все! – крикнул