Монро уставился на нее. Он должен быть на ногах. Ее неспешность не предвещает ничего хорошего. Сколько кокаина и морфия она ему дала? Через какой промежуток времени? Белые занавески окрасил синий свет заката. Сердце бьется с трудом, будто пробирается сквозь зыбучие пески. Через четверть часа он будет в полном изнеможении. Все ее усилия окажутся напрасными.

Девушка не сводила с него глаз. Она поразительно красива. Но она такая маленькая. Не в его вкусе. Коллинз мог бы переломить ее одной рукой.

Минна откашлялась.

— Вы на меня пялитесь, сэр. Это неоригинально.

— Простите. Я… не в лучшей форме, полумертвый. — Он не знал, как с ней говорить, потому что понятия не имел, что у нее на уме. — Вам не следовало бы этого делать.

— Почему?

— Коллинзу это не понравится.

Она подняла нож с пола.

— Возможно. Попытайтесь встать.

Да, ему нужно быть на ногах.

— А вы что скажете? Я через час умру?

Закрыв рот рукой, Минна равнодушно смотрела на него.

— Понятия не имею, мистер Монро. — Она рассмеялась.

Фин, к своему собственному удивлению, тоже рассмеялся, точнее, издал хриплый звук, от которого стало больно в груди и перехватило дыхание.

Минна помогла ему встать на ноги и подвела его к окну. Что она задумала?

Ответ пришел к нему внезапно. Она не стала бы так легкомысленно рисковать ради чужака. Она наверняка участвует в игре. Этот нож лежит у нее в руке так, будто ей привычно владеть им.

Когда девушка открыла нижние створки окна, ножом взломав задвижки, он коснулся ее плеча:

— Вы чья?

Она подняла на него глаза:

— Ничья, я сама по себе.

Выпрямившись, она заглянула ему в глаза и крепко поцеловала его в губы. Затем отодвинулась от него и усмехнулась, а его губы ожили: они набухли и стали чувствительными от чувственности ее губ.

— Запомните это, — сказала она. — Запомните, у кого вы в долгу.

Он заставил себя перевести взгляд на деревья снаружи.

Не такой уж невозможный путь бегства, хотя многие ветви вряд ли выдержат его вес. Но скоро придет врач, близкий друг Коллинза. Если она говорит правду, если у нее нет опыта в подобных делах, он не может оставить ее тут одну, без защиты.

— А что еще вам остается, мистер Монро? Вы едва держитесь на ногах.

— Вы останетесь одна.

— А есть другой выход? — с любопытством спросила она.

Другого выхода не было. Но ощущение собственной беспомощности никогда еще не было таким горьким. Бежать, поджав хвост, не преступление, не убийство, но никогда еще он не заставлял других расплачиваться за свои ошибки. Тем более такую девчушку.

— Я вам многим обязан, — прохрипел он. Пустые слова. "Господи, помоги ей, если она думает, будто можно ждать помощи от человека, который не вправе самостоятельно принимать решения!"

— Да, обязаны, — сказала Минна. Она осторожно помогла ему встать на подоконник. Он задержался, чтобы обрести равновесие; ноги у него дрожали, снова закружилась голова. Минна коснулась его руки, как бы ободряя. Кожа у нее была нежнее шелка, и он нетерпеливо оттолкнул ее, ему сейчас не до этого: помеха, неудобство, ненужные ему сейчас, — и тут, как бы осознав свою бесполезность, она опустила руку. Интересно, что она имела в виду, спросив, есть ли другой выход? Возможно, она имела в виду какой-то другой выход, не для него. "Вы останетесь одна".

— Вы не можете идти со мной, — сказал он.

Она засмеялась, будто он сморозил глупость. Возможно, так и есть. Фин чувствовал, что застигнут врасплох. Он поставил ногу на ближайшую ветку и откашлялся.

— Сегодня. На закате. Минна все поняла и просияла.

— Так скоро? Я готова снова поцеловать вас.

Ручку двери подергали.

— Минна, — донесся из коридора голос Коллинза, и улыбка застыла у нее на лице. — Почему дверь на замке? Доктор пришел.

Она не посмотрела на дверь.

— Минутку, — откликнулась Минна. Голос ее звучал строго и холодно. — Уходите, — шепнула она Фину.

Дверь задрожала от ударов кулаком. Коллинз не собирался ждать. Он намеревался взломать дверь.

От отвращения, охватившего Фина, он почувствовал себя еще хуже, отпустил ветку и шагнул назад в комнату.

— Дайте мне нож. — Пол раскачивался под ним; ему пришлось ухватиться за оконную раму, чтобы удержаться на ногах.

— Не глупите. — Наконец она вспомнила, что такое страх, вокруг глаз появились морщинки, голос у нее дрогнул. — Я в безопасности. Он ничего мне не сделает.

Из коридора послышался другой голос — более низкий, незнакомый ему.

— Возможно, они вооружены, — более резко произнесла Минна. — Будьте вы прокляты, я хочу, чтобы его арестовали.

К черту все! Он потянулся за ножом, намереваясь вырвать его у нее из рук — уж это-то он мог бы сделать, — но она отшвырнула нож, и две крепкие ладони уперлись в его грудь.

В другое время это не остановило бы Фина. Но в ту долю секунды, когда она напала на него и продолжала толкать, он рассчитывал на рефлексы, на силу, чувство равновесия, которых его лишил яд. Его пальцы промахнулись мимо оконной рамы, голова ударилась о ветви дерева, ветви сомкнулись вокруг него, сучья колотили по спине, листья царапали щеки, хлестали по глазам, когда он стал падать…

Фин ухватился за толстый сук и повис в нескольких футах от земли, ошарашенный случившимся.

Сверху раздался взрыв — замок разлетелся вдребезги, дверь затрещала. Он поднял глаза и увидел ее силуэт. Она наблюдала за ним, ее яркие волосы светились как корона, самый неподходящий ангел-спаситель, какого он мог себе представить. Если, испугавшись, она пожалела о своем решении, если поняла, что рискует жизнью ради мужчины, который этого не заслуживает, то теперь слишком поздно; он ничего не может поделать, чтобы помочь ей, только посочувствовать и постараться забыть ее лицо.

Чья-то рука обхватила ее и оттащила в сторону. В окне показалась голова мужчины.

Он посмотрел вниз и, встретившись глазами с Фином, поднял револьвер.

Пальцы Фина разжались. Земля глухо ударилась о его ступни. Казалось, время остановилось: прохладный ночной ветерок овевал его, благоухая ароматом роз, а перед ним лежала лужайка, еще один вызов среди многих, все и не упомнишь, а его мысли громоздились одна на другую. Ему не хотелось бежать. Он был в полном изнеможении. Хоть бы провалиться сквозь землю. Он умер бы с улыбкой на губах здесь, ведь это разозлило бы Ридленда.

Но его тело никогда не подчинялось разуму. Он не хотел умирать. Раздался первый выстрел, но пока его разум оставался в комнате наверху, его ноги пришли в движение.