class="p1">Я буду захлебываться в крови и боли, но чужим человеком Глеб для меня никогда не станет. Да, она извратиться, но ее не вырвать.

— Нина, — голос у Глеба хриплый и надтреснутый, — любимая…

— Что ты наделал… — рубашка на его груди мокрая от моих слез. — Глеб… — меня опять трясет в потоке истерики, — я не вывезу всего этого… я не смогу…

Я отстраняюсь и всматриваюсь в его глаза, которые покраснели, а в уголках застыли слезы.

— Прости меня, — он обхватывает мое лицо руками. — Прости…

А затем он меня целует, но это не страсть, которая требует близости и сплетения тел, а желание почувствовать, что твой человек рядом, что он все еще материален.

И я его не отталкиваю, не вырываюсь, потому что я тоже хочу почувствовать его присутствие.

Мы — неправильные.

Я — неправильная женщина.

И люблю я Глеба неправильно, на разрыв.

— Прости меня, Нина…

Он целует мое лицо и руки, и касаюсь его щеки, заглядывая в глаза:

— Но ведь мое прощение ничего не решит.

Он сам это понимает, как и то, что я простила, раз не стала скрывать то, что я забеременела.

В этом и засада. Мое прощение лишь признание того, что он для меня самый близкий человек. И что я принимаю его ошибки и готова на них смотреть.

— Пятеро детей, — смахиваю с щек слезы и вновь откидываюсь назад, — вот теперь точно будешь многодетным папашей.

Глеб облегченно выдыхает. Он думал, что я пойду на аборт? Как бы я ни выеживалась, но я не смогу пойти на такой шаг. И дело не в том, что это грех или что-то из этой серии.

Я не выдержу еще чувства вины за аборт и мыслей, кого я могла бы родить и кем бы мог стать наш четвертый ребенок. Какие бы у него могли быть глазки, носик, ручки.

Я же говорю. Я — дура и неправильная женщина. Мой муж мне изменил, а я собралась от него рожать и еще вскрыла все карты.

— У меня будет не пять детей, Нина, а четверо, — шепчет Глеб. — Четверо детей от тебя.

— Не пуши хвост, Глеб, — закрываю глаза. — Мы должны сказать детям. Все сказать.

— Нет, Нина.

— Да, — вздыхаю я. — Выбора у нас нет. Мы не сможем жить во лжи, играть счастливую семью. Все это всплывет. Рано или поздно. Либо Наденька постарается, либо маленькая случайность все разрушит.

— Нин, они ведь не поймут…

— Мы требуем от них честности, — тихо отзываюсь я. — Требуем приходить к нам с любой проблемой, с любой правдой, потому что мы семья и их поймем, — перевожу на Глеба взгляд, — почему это не относится к нам?

— Потому что они… дети? — Глеб вскидывает бровь, а в глазах вижу страх.

— Арсу уже четырнадцать. Он скоро может сам так налажать, что мы поседеем и облысеем. Марк — мальчик эмпатичный и внимательный, Глеб. Он заметит, что мы что-то скрываем, как отдаляемся, как чего-то недоговариваем, и он замкнется. Это касается и Аленки. У нас замечательные дети, Глеб. Мы их постарались хорошо воспитать, вложить, что в семье не лгут даже того, когда очень страшно. Ты хороший отец…

Сглатываю ком слез.

— А я — хорошая мать. И да, иногда, чтобы спасти… нужно резать.

Шаги, и мы с Глебом замираем, когда в гостиную входит Арс в пижамных штанах.

— Нихрена это не свидание было, да? — хмурится он. — И да. Марк отрубился, и Аленка спит. Я проверил.

У меня руки холодеют, когда он медленно, но решительно шагает к дивану, на котором мы с Глебом застыли каменными изваяниями.

— Марк опять с музыкой в ушах заснул, — Арс опускается в кресло. — Но я этого вам не говорил. Что резать будем, мам?

Глава 13. Ищи плюсы

— Арс, иди спать, — сдержанно отвечает Глеб, но я слышу в его голосе предательскую взволнованность.

— Говорите, — переводит взгляд на тесты. — Ну, вряд ли это то самое, что надо резать.

Смотрит на нас.

— У нас пополнение будет?

Точно копия отца. Глеб с такой же серьезной рожей сидит, когда кто-то из наших ангелочков нашкодит.

И теперь мы нашкодили.

— Да, — киваю я.

— Но режем мы не это?

— Арс… — шепчу я и собираю тесты на беременность с пола.

— Я изменил твоей маме, — хмуро и тихо отвечает Глеб, а я замираю, сжав тесты на беременность. — Был очень пьян.

Поднимаю взгляд на Арса, который приподнимает подбородок, сглатывает и едва заметно щурится.

Но молчит.

— И теперь она беременна, — Глеб не отводит взгляда от Арса. — Вот появилась после трех месяцев.

Арсений молча встает и шагает к дверям.

— Арс, — шепчу я.

Глеб встает и следует за ним:

— Арс.

Арсений молча и резко разворачивается. Награждает его ударом челюсть, и я понимаю, что Глеб позволяет сыну ударить себя и выплеснуть гнев. Сжимаю тесты на беременность и медленно выдыхаю.

Я не имею сейчас права вскакивать и кричать, чтобы Арс взял себя в руки.

Глеба немного ведет в сторону, прижимает ладонь к нижней стороне лица и молча всматривается в побледневшее лицо Арсения.

— Урод, — шипит наш сын, а после смотрит на меня гневными глазами, — и ты собралась еще и рожать?

— Да, — стараюсь говорить тихо и спокойно, — боюсь, я не смогу иначе.

— Или это какая-то шутка? — шипит Арс, глядя на Глеба. — Мама и еще какая-то телка залетела?

Голос не повышает, не кричит, пусть и очень разъярен. Не хочет будить Марка и Аленку, которые спят в счастливом неведении.

— Арс, мне жаль… — мрачно отзывается Глеб, — я люблю твою маму… но совершил ошибку, которую хотел скрыть…

С губ Арса срывается короткий и истеричный смешок, и он медленно обходит Глеба и вновь опускается в кресло.

— Арс, милый…

— Когда ты узнала? — смотрит исподлобья.

— Сегодня, — с трудом сдерживаю в себе слезы.

Кажется, вот только качала его под колыбельную Глеба на руках, а он морщил свой крохотный носик, чихал и удивленно агукал. Сейчас же на меня смотрит угловатый, злой и бледный подросток.

— И что теперь? — сжимает он кулаки на подлокотниках. — Делаем вид, что ничего не было, и скачем весело в роддом? И рожаем четвертого?

— Сейчас рановато скакать в роддом, Арс, — слабо улыбаюсь я. — Другой вопрос, как мы переживем эти девять месяцев.

— У него новая брюхатая баба… — рычит Арс.

— И это отличный повод обсудить с тобой вопрос того, что мужская самонадеянность может привести к беременности, — медленно выдыхаю я.

— Да ты издеваешься, мам.

— Отнюдь. Почему бы не поучиться на ошибках отца и не сделать выводы?

Арс пинает