но это значит убить его. Его бьет мелкая дрожь, не хватает воздуха, он рвет рубашку у себя на груди, так, что отлетают пуговицы. «Господи помоги мне!» — взывает он к всевышнему в своей голове. Перед его глазами появляется образ сына на больничной койке, его блеклые черты лица напоминают застывшую посмертную маску, однако постепенно сквозь восковую кожу проявляются чумазые щеки, а сквозь прозрачные веки выглядывают черные, звериные глаза и смуглое лицо мальчика с картины проступает на лице его сына, перекрывая изначальный образ, будто два слайда диафильма накладываются друг на друга, переплетаясь между собой линиями лиц и тел.

На аппарате телефона беззвучно замигала лампочка внутренней линии, он не принял звонок. Через несколько секунд в кабинет заглянула Присцилла и быстро пробормотала:

— Босс я знаю, вы просили не соединять, но это Софи.

Он поднимает на нее мутные, непонимающие глаза и какое-то время смотрит на пятно ее лица, затем кивает и поднимает трубку телефона.

— Роберт. Питеру хуже, он в реанимации. — прошелестел в трубке голос его жены, далекий и незнакомый.

Роберт ничего не ответив, положил трубку, взял со стула свой пиджак и решительно направился к выходу.

9

Марк подъезжает к своему дому и глушит двигатель машины. Денёк был не из легких, после того, как он отвез Роберта на работу, ему нужно было встретится с клиентом и обсудить приобретение нескольких заинтересовавших его лотов корейских художников на предстоящей выставке в Музее Гоггенхейма, затем он встретился с представителем Фабиана Кастаньера, художника имеющего свою галерею в Майами и получил от него информацию о перспективах открытии галереи Фабиана также и в Нью-Йорке.

Последние лучи заходящего солнца красиво освещали его небольшой дом, Марк подошел к входной двери и увидел прямоугольный предмет, завернутый в крафтовую бумагу, стоящий на его крыльце. Марк обхватил ладонью верх предмета и сразу понял, что это рама картины, к картине был приложен конверт. Он, недоумевая, поднял ее и, подхватив конверт, внес все в дом.

Аккуратно поставив картину у стены в гостиной, он открыл конверт и достал свернутый лист бумаги.

«Марк, мой дорогой друг,

Я не смогу объяснить ни тебе ни себе мотивацию своего поступка. Я делаю это ради сына и буду страдать за это до конца дней своих, но я верю, что по-другому было нельзя. Эта проклятая картина убьет Питера, если я не приму мер. Мне нужно передать эту картину кому-то другому, кто также, как и я, видит в ней определенную ценность. Я молю Бога, чтобы это помогло моему сыну и, чтобы не принесло тебе большого вреда. Я люблю тебя дружище, прости меня.

Роберт С.»

Марк читает это письмо и его начинает охватывать паника. Руки затряслись, он выронил лист и судорожно схватившись за раму картины разорвал крафт, скрывавший полотно. Сквозь открывшуюся прореху на него уставился злобный, непроницаемый взгляд, к картине была приложенная дарственная на Марка. Марк заглядывает в эти жесткие, колючие глаза, и словно загипнотизированный замирает, не двигаясь и даже не моргая. Позади него, по деревянным балкам потолка заструились языки алого пламени, перебрасываясь на тончайшие шелковые занавески и мягкую обивку дубовой мебели. Вскоре огонь заревел, как зверь, пожирая легкодоступную ткань и дерево, а Марк так и стоял на коленях перед картиной плачущего мальчика, не слыша и не видя, во что превращалось пространство его гостиной. Мальчик не отпустит нового папу, он сменил уже двоих родителей за последний месяц, но так и не перетянул ни одного в свой вечный мир теней, а ему так хотелось снова быть рядом с папой, ведь на этот раз он не обидит его и будет любить. Вечно.

Огонь.

Огонь разгорался вокруг.

Тем временем в тишине реанимации и размеренности попискивающих датчиков Питер открыл глаза и заплакал.