все-таки не мог не думать об этом.

Каждый раз, отведя машину в парк, он спешил к себе в Химки-Ховрино так, словно опаздывал на поезд. Лишь завидев освещенное окно, вздыхал с облегчением. Она дома, ждет его…

Такого с ним еще не было. Он любил свою первую жену, был верен ей, но никогда раньше не рвался домой так, как рвался теперь, никогда в прошлом не было у него такого чувства, какое владело им теперь, словно внезапно появился у него островок незащищенности, открытый всем бурям и напастям, и он, единственно он, никто другой обязан был защитить и укрыть этот островок. Только он один был за них всех в ответе.

Один он.

5

Комната у них была хорошая, неполных семнадцать метров. В квартире еще одна соседка, бухгалтер райпромтреста, пожилая молчунья — случалось, по целым дням не выговорит ни слова.

Конечно, Борис понимал, для четверых комната маловата. Хорошо бы квартиру, пусть маленькую, но отдельную.

Леля успокаивала:

— Ничего, обойдемся…

Но он не послушался ее, записался на прием к председателю райжилуправления. Не прошло и десяти дней, как председатель, добродушный толстяк с металлическим браслетом на левой руке, по слухам, верное средство против гипертонии, принял его, внимательно выслушал и пообещал поставить на очередь.

Но и так, в одной комнате, жить было уютно, весело. Иногда вечерами ходили в соседний кинотеатр на последний сеанс. Дом стоял на краю улицы, сразу за домом начиналась березовая роща. По воскресеньям до самого обеда гуляли с Веткой в березовой роще.

Зима выдалась снежная, в воскресные дни в Химках полным-полно было лыжников.

Борис купил Ветке маленькие лыжи красного цвета с красными палками, выходил вместе с ней из подъезда, и она сразу вставала на лыжи.

После Нового года Ветку устроили в детский сад, и по вечерам за ней заходила Леля и приводила ее домой.

В детском саду Ветке поначалу не нравилось. Она даже плакала иногда, просила:

— Можно, я сегодня не пойду?

Приходила из детского сада, рассказывала:

— Сегодня у нас пожар был, все игрушки сгорели, ни одной не осталось!

Леля пугалась.

— Как это так — пожар? Почему же мне никто ничего не сказал?

Ветка таинственно моргала ореховыми глазами:

— Это — секрет. Нельзя никому говорить!

Она была выдумщицей, Ветка, не врушкой, нет, именно выдумщицей.

Иногда Борису казалось, что она живет в каком-то одной ей понятном, придуманном мире.

То скажет, что сама, своими глазами видела десять собачек, пять белых, пять черных. И все эти собачки шли парами по улице, на задних лапках, а на шее у них звенели колокольчики. Или встанет утром и начнет:

— Сегодня ночью какой-то дяденька смотрел в наше окно, всю ночь смотрел, и я тоже проснулась, гляжу на него, а он на меня.

— Ну, а потом что было? — спрашивал Борис.

Ветка вздыхала.

— А ничего. Посмотрел и ушел.

Ореховые глаза ее смотрели прямо, открыто. Она сама верила всему, о чем говорила.

Леля сказала Борису:

— Ты брось ее слушать!

— Почему, брось? — спросил он. — Она же человек, раз говорит, надо выслушать.

Леля засмеялась.

— Чудная она какая-то, Все чего-то сочиняет, и откуда что берется?

— Пусть сочиняет, — сказал Борис.

— Нет, не пусть, — возразила Леля. — Мне в детском саду сказали, что это очень даже вредно, когда ребенок все время сочиняет невесть что!

А Борису было всегда жаль обрывать Ветку, когда она начинала рассказывать о том, чего никогда не было и не могло быть.

Однажды Ветка сказала, что больше всего на свете ей хочется одну вещь.

— Какую такую вещь? — спросил Борис.

Ветка загадочно вытянула губы трубочкой.

— Угадай.

Борис стал угадывать:

— Новую куклу? Заводную машину с прицепом? Варежки с помпонами? Зимний капор в сборочках? Цветные карандаши? Белые валенки?

И хотя все, что он называл, было соблазнительно для Ветки, она решительно качала головой.

— Нет, не угадал!

А потом произнесла таинственным шепотом:

— Хочу голубого лебедя!

— Голубого? — удивился Борис. — Да разве бывают такие лебеди?

— Бывают, — уверенно ответила Ветка. — Сама видела.

— Какие же они, расскажи?

— Красивые, — Ветка широко развела руками. — Вот такие большие!

Борис повел ее в воскресенье в зоопарк. Ходили по дорожкам, разглядывали зверей в клетках — зебру, похожую на игрушечную лошадку, раскрашенную черными и белыми полосами, высокого-превысокого жирафа с неправдоподобно маленькой головой, неуклюжих медвежат на площадке молодняка.

Ветка сдержанно похваливала:

— Смешные, правда…

Потом отправились к пруду, на котором плавали белые и черные лебеди.

— Видишь, — сказал Борис, — какие бывают лебеди? Или белые или черные. Поняла?

— Нет, — сказала Ветка, — еще бывают голубые.

Борис купил ей в Доме игрушки пластмассового гуся с красным клювом, сизо-изумрудного цвета. Ветка окинула гуся пренебрежительным взглядом.

— Это же гусак, а не лебедь и совсем не голубой, а зеленый!

Вася нарисовал ей лебедя, добросовестно выкрасил его лазурной краской.

— Как, годится?

— Вот еще, — обиделась Ветка. — Я же хочу живого…

Голубой лебедь даже снился ей. Иногда утром, проснувшись, она рассказывала:

— Опять ко мне голубой лебедь приходил…

— Что же он говорил тебе? — спрашивал Борис.

— Ничего. Просто приходил, — отвечала Ветка и жмурила глаза, как бы пытаясь снова увидеть сон.

Обычно он не вступал в разговоры с пассажирами, за его спиной пассажиры делились секретами, целовались, ссорились, клялись страшными клятвами, позабыв о нем, и он пропускал мимо ушей все это, чужое, далекое от него.

Но однажды, когда вез во Внуково седого, осанистого старика, — по всему видать, ученый человек, — Борис спросил:

— Как думаете, бывают голубые лебеди?

— Не слыхал, — ответил старик. — А впрочем, все может быть.

Борис не стал больше допытываться.

Кто знает, может, и вправду живут где-то на свете лебеди голубого цвета?

6

Леля поступила работать шофером на базу Мосстроя.

Борис уговаривал ее:

— Ни к чему тебе это, я уж как-нибудь сам, вытяну…

Но она, обычно сговорчивая, заупрямилась. Надоело день-деньской сидеть дома, а тут работа неплохая, ездить недалеко, и, как ни говори, когда в семье двое работают, с деньгами посвободней…

Работа у нее была в одну смену, в одно и то же время, с утра. И случалось, Борис сам отводил Ветку в детский сад.

А если бывал свободен до вечера, шел в магазин, готовил обед.

В конце концов оба они работают, чего там считаться?

А потом началось все это. Леля вдруг стала другой, непохожей на себя. То казалась бурно веселой, ни с того ни с сего принималась целовать Ветку, беспричинно смеялась, все время что-то напевала, а то приходила с работы мрачная, стояла на кухне возле своего стола, уставившись в одну точку. Суп выкипал, мясо пригорало, а