За шиворот тоже, добавила она ради справедливости, улыбнувшись.

— Спасибо, — прошептала Женя, почувствовав себя страшно неловкой, неуклюжей и виноватой во всех грехах.

— Не за что, — пробурчал он. — Идите осторожнее, раз уж вам пришла в голову такая кретинская мысль. Если вам надо красиво выглядеть — так все равно вас никто в такой темноте не разглядит… Заведите себе парочку нормальных ботинок на ребристой подошве… Или мужа с машиной.

— Непременно, — пообещала ему Женя. И пошла было дальше, но тут же упала снова, проклиная наглого, вечно пьяного дворника Сашу, который ленится посыпать песком обледенелые дорожки.

Он снова оказался рядом. Поднял ее и отряхнул.

— Право, я уже начинаю думать, что вы пьяны. В дым, — пробурчал он. — Еще глупее. Нажраться спиртного и выйти погулять по гололеду в модельной; обуви…

— У меня нет других, — снова принялась оправдываться Женя. — И я вовсе не пьяна…

— Лучше бы вы были пьяны, — хмыкнул он. — Пойдемте. Я провожу вас. А то вы так и будете ползти до своих дверей…

Всю дорогу он крепко держал Женю за локоть. Каждая ее попытка снова упасть пресекалась на корню. Женя украдкой посматривала на него, и в темноте он казался ей даже симпатичным. Только очень ворчливым… Правда, рассматривать его пристально Женя ни за что бы не рискнула. Она уже поняла, что лучше не будить в нем зверя.

— Вот и мой дом, — сказала Женя, когда они оказались возле родного подъезда.

— Ну и слава Богу, — выдохнул кавалер. — Я уж думал, что вы живете на самой горе, возле леса. Хотя там вам было бы самое место…

Он развернулся и пошел прочь.

— Спасибо! — крикнула Женя ему в спину, раздумывая, почему ей было отведено место возле самого леса.

Вид у нее, что ли, такой? Как у кикиморы лесной…

Или она похожа на лесную отшельницу, безнадежно оторванную от реальности?

Он не удостоил ее ответом. Только махнул рукой, не оборачиваясь. На ходу…

— Положительно, кот, последнее время мне патологически не везет с мужчинами, — пожаловалась Женя коту.

Они сидели с ним за столом. Он ел «Ройял Канин». А Женя пельмени. Все правильно.

Сначала-то Женя думала покормить его на полу. Но потом, рассудив, что из всех встреченных сегодня особ мужского пола кот самый симпатичный, Женя поставила ему тарелку. Имеет право, в конце концов. Если бы появился Панкратов, Женя посчитала бы его достойным отужинать на полу в ванной. А кот ничего плохого ей не сделал. Даже наоборот — скрасил ее одиночество. Надо отметить, что кот к этому отнесся вполне спокойно и равнодушно. Наверное, его и раньше кормили со стола. И именно дорогим «Ройял Канином» для персов. Потому что никакой особенной радости он не выказал. Или просто жизнь научила его быть сдержанным?

— Вот сам посмотри. Про Панкратова я не говорю. Он — полный хлам, — продолжала Женя. — Квартирант оказался голубым, как весеннее небо. А третий вроде был ничего, но без конца ворчал. Как будто я падала нарочно, чтобы привлечь его внимание… Этак, кот, я стану феминисткой. А мне почему-то совсем не хочется ею становиться. В принципе я ничего не имею против феминисток. Но это, кот, не совпадает с моим характером.

Кот очень внимательно слушал. Он даже поднял голову и вежливо смотрел на Женю, ожидая, когда она закончит свои пространные речи и он сможет продолжить трапезу.

— Ты ешь, — милостиво разрешила Женя. — Не обязательно ради меня лишать себя удовольствия… Вот Панкратов, например, всегда продолжал есть, когда я с ним разговаривала. И ты можешь делать так же. Я привыкла. Не обижусь. Кстати, о Панкратове… Он сегодня почему-то не звонил… Наверное, начал привыкать к моему отсутствию.

Женя загрустила немного. Ей было бы приятно, если б Панкратов в данный момент страдал и мучился. Рвал на себе одежды и посыпал голову пеплом… Ну хотя бы немного помучился. Осознал бы, какое сокровище он потерял. Может быть, даже подумал бы о самоубийстве… «Нет, — тут же отмела она последнюю мысль. — Если бы он подумал о самоубийстве, я мучилась бы всю оставшуюся жизнь угрызениями совести. А оно мне надо?

Впрочем, может быть, он звонил, — подумала она. — Меня же не было дома. Или не вынес страданий и все-таки застрелился. Просто я об этом не узнаю никогда, а значит, и угрызениями совести мучиться не буду».

Последняя мысль показалась Жене очень приятной. Она даже задержала ее в голове, пытаясь насладиться ее вкусом. Прикрыла глаза и довольно улыбнулась. Мурлыкнула даже… Чем вызвала интерес кота. Тот замер, уставившись на Женю с таким интересом, что та поспешила его успокоить:

— Да нет же, кот… Панкратов никогда не застрелится. И я совсем ему этого не желаю. Я ведь, кот, белая и пушистая. Как ты. Так что ничего с Панкратовым не случилось криминального. Утешается сейчас в объятиях той дамы с восьмым размером.

Или уже нашел десятый… Запросы-то, кот, у людей постоянно растут. Сам понимаешь, так они устроены… Еще Пушкин в своей сказке про старика и золотую рыбку подметил.

Женя сварила кофе.

Зажгла елку — в конце концов, она даже не успела толком отметить Рождество из-за этого распутного типа. Прорыдала весь праздник и последующие четыре дня. А потом мучилась от головной боли.

— Лучше поздно, чем никогда, — подмигнула она коту. — В конце концов, мы им так просто не сдадимся. Подумаешь, праздник нам решили испортить, Гринчи проклятые…

Кот прыгнул Жене на колени. Она обняла его и подумала: «Вот тебе и верный друг… Такой же, как ты. Обманутый. Вырванный из привычного уюта и поставленный перед жестокой реальностью — де-факто. Лицом к лицу. Выживай, дружок, как знаешь…»

— Не волнуйся, кот, мы с тобой выживем. Постараемся, — пообещала она ему, прижимая к себе еще сильнее. — Время пройдет, кот, и мы станем вспоминать эти дни как досадное недоразумение… А потом и вовсе забудем.

Настроение у Жени было почти загробным. С таким настроением жить нельзя. Тем более в гордом одиночестве. Так недолго и впасть в депрессию. Придется тратить деньги на психоаналитика. Психоаналитик будет приставать к ней с идиотскими вопросами, а потом окажется, что он маньяк. «Нет уж, — подумала она. — Денег жалко, и себя тоже. Побуду-ка я сама себе психоаналитиком». Женя вспомнила давний совет Люсинды — надо разделить листок на две половины, одну закрасить черным. В черную вписать все свои потери, а в белую — обретения. Потом надо подойти к зеркалу и перевернуть листок, посмотреть на собственное отражение и сказать себе: «Все будет хорошо».

Так она и сделала. Честно вписала в черную половину свои потери. Хорошо, что их было почти не видно. Начинались потери с Панкратова. Потом следовал телевизор, квартирант и все, что пропало вместе с квартирантом. Набралось на целую страницу. Женя даже расстроилась. Чтобы хоть немного утешиться, она вспомнила строчки из сонета Шекспира: «Будь самой горькой из моих потерь, но только не последней каплей горя…»