— Обними своего отца, — потребовал Голос.

Я потянулся, пытаясь обвить его руками, но плечи гостя оказались слишком широкими. Это было все равно что обнимать гараж.

— Это не объятие, — сказал Голос. — Обними отца как следует.

Я встал на цыпочки и прижал его к себе.

— Сильнее!

Я не мог обнять его сильнее. Я ненавидел себя за то, что был таким слабым. Раз я не мог достаточно крепко обнять отца — он больше не придет.

Обсудив что-то в стороне с моей матерью, которая все это время бросала на меня нервные взгляды, отец сказал, что отвезет меня в город, чтобы познакомить со своей семьей. По дороге он развлекал меня, пародируя разные наречия. Очевидно, Голос был не единственным его голосом. Кроме того, что он когда-то работал комиком, он однажды выступал и в качестве «пародиста» — это красивое слово было новым для меня. Отец показал мне, что это такое. Он превратился в нацистского коменданта, потом во французского повара. Потом стал убийцей-мафиози, затем английским дворецким. Резко меняя голоса, отец напоминал радиоприемник, если его быстро переключать туда-сюда, — это нервировало меня и в то же время смешило.

— Ну, что ж, — сказал он, закуривая сигарету, — тебе нравится жить в дедушкином доме?

— Да, — сказал я. — То есть нет.

— Когда как?

— Да.

— Твой дедушка — хороший человек. Немного не от мира сего, но мне он нравится.

Я не знал, что ответить.

— А что плохого в дедушкином доме? — спросил отец.

— Маме здесь грустно.

— А что хорошего?

— Близость к маме.

Отец тряхнул головой, затянулся сигаретой и устремил взгляд вдаль.

— Твоя мать говорит, что ты часто слушаешь своего старика по радио.

— Да.

— И что ты думаешь?

— Ты смешной.

— Хочешь стать диск-жокеем, когда вырастешь?

— Я буду адвокатом.

— Адвокатом? Господи Иисусе, почему именно адвокатом?

Я не ответил. Он выдохнул облачко дыма на ветровое стекло, и мы вместе наблюдали, как оно поднялось по стеклу, а потом соскользнуло вниз, как волна.

У меня остались размытые воспоминания об отце. Я слишком нервничал, потому толком не рассмотрел его. Меня завораживал его голос. К тому же я сосредоточился на речи, которую собирался произнести. Я хотел потребовать у отца денег. Если бы я мог найти идеальные слова, если бы у меня получилось правильно их произнести, я вернулся бы к маме с пачкой денег, мы смогли бы сбежать из дедушкиного дома и ей больше никогда не пришлось бы петь от злости или теребить клавиши калькулятора. Я мысленно репетировал, делая глубокие вдохи и пытаясь набраться решимости. Это было как прыжок с вышки в общественном бассейне. Закрыв глаза, я сказал себе: «Раз. Два. Три».

Я не смог. Не хотел говорить нечто такое, от чего Голос исчезнет снова. Вместо этого я уставился в окно — на трущобы, винные магазины, груды мусора вдоль дороги. «Должно быть, мы уже далеко от Манхассета», — думал я, задаваясь вопросом, что я буду делать, если отец увезет меня и никогда не вернет назад. Я чувствовал себя виноватым оттого, что эта мысль вызвала у меня прилив восторга.

Мы вошли в чей-то кирпичный дом, где пахло тушеными помидорами и жареными сосисками. Меня оставили в углу кухни, откуда я мог рассматривать ряд огромных женских поп. Пять женщин, включая ту, которую звали Тетушка Толстушка, стояли у плиты и варили обед. Проглотив не жуя несколько ломтиков кабачка, приготовленного Тетушкой Толстушкой, отец отвел меня в соседнюю квартиру, чтобы познакомить со своей «бандой». Меня снова посадили в угол и наказали не скучать. Мне пришлось наблюдать, как отец и три пары сидели за столом, играли в карты и выпивали. Вскоре они начали раздеваться.

— Ты блефуешь, — сказал кто-то из них.

— Правда! Хорошо, что я чистое белье сегодня надел.

— Хорошо, что я вообще сегодня белье надел, — сказал отец под общий смех.

Отец остался в трусах и в одном черном носке. Потом он проиграл носок. Он разглядывал карты, подняв бровь, и все задыхались от смеха, изображая панику по поводу проигрыша им последнего предмета туалета.

— Джонни, — сказал ему кто-то, — что у тебя там?

— Мамочки, на мне уже больше ничего нет — вы все видите!

— У Джонни ничего нет.

— Ах, черт, я не хочу любоваться на причиндалы Джонни!

— Совершенно верно, я поддерживаю, Джонни выходит из игры.

— Подождите! Мальчик! Я ставлю мальчика! — Отец позвал меня, и я вышел вперед. — Посмотрите на этого молодца. Разве вы не предпочтете взять этого хорошенького мальчишечку вместо того, чтобы любоваться на мое мужское достоинство? Разве плод моих чресл хуже нижнего белья? Делайте ставки. Моя ставка — ты, сынок!

Отец проиграл. Его друзья сползли со стульев, кашляя от смеха, и, конечно, не удержались от обсуждения, кто будет платить за мое образование и кто объяснит ситуацию моей матери, когда отец не привезет меня домой.

Я не помню, что случилось после того, как он использовал меня в качестве ставки в игре, но это было еще хуже, чем если бы он меня избил. Я не помню, как он протрезвел, оделся и отвез меня домой, и не помню, что я говорил матери об этой поездке. Помню только, что правды не сказал.

Через несколько недель, заранее включив радиоприемник в ожидании передачи отца, я намеревался поведать Голосу тревожные слухи о том, что «Метс» собираются обменять моего кумира, Тома Сивера, на другого игрока. Красавец с аккуратной стрижкой, бывший морской офицер, ас среди питчеров «Метс», Сивер начинал бросок, поставив руку под подбородок, как будто молясь, затем перемещал сильное тело вперед, опускаясь на правое колено, как будто собираясь предложить руку и сердце бьющему. Страшно было даже представить, что «Метс» обменяют Сивера. Я хотел услышать, что скажет Голос. Но настало время эфира, а Голоса все не было. Отец опять поменял расписание или перешел на другую радиостанцию. Я вынес радио на крыльцо и стал медленно вращать ручку настройки туда-сюда. Это не помогло. Я вернулся в дом, нашел мать и спросил у нее, не знает ли она, что случилось с Голосом. Она не ответила. Я спросил снова. Она бросила на меня ничего не выражающий взгляд. Я настойчиво повторил вопрос. Вздохнув, она посмотрела на облака.

— Ты же знаешь, я годами просила твоего отца помочь нам.

Я кивнул.

Мама наняла адвокатов, подала документы в суд, пришла на слушание с судьей, но отец все равно не заплатил. Тогда мать сделала последнее усилие. Она добилась, чтобы был выписан ордер на арест. На следующий день двое полицейских надели на отца наручники и оттащили от микрофона в прямом эфире, и все это слышала изумленная публика. Когда на следующий день отца выпустили из тюрьмы, он обезумел от гнева. Он заплатил только небольшую часть того, что был нам должен, и не явился в суд через неделю. Его адвокат сообщил судье, что отец бежал в другой штат.