К счастью, Байкер длинной очередью прошил наискось последнюю прыгнувшую на него суку, увернулся от пролетевшего в опасной близости уже бездыханного тела и выпустил остатки обоймы в придавившего меня кобеля.

Пёс, пронзительно скуля и подвывая, задёргался от ужаливших его пуль.

Я скинул разом потяжелевшую и обмякшую тушу, перевернулся на живот, встал на ноги, сжимая бесполезный пистолет в руке. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: «макарову» пришёл конец. Зубы чудовища так искромсали затвор, что он теперь вряд ли сможет свободно скользить по раме. Я решил проверить догадку. Мои опасения подтвердились: заклинило намертво. После чего мне оставалось только зашвырнуть бесполезное уже железо в кусты. Сделав это, я повернулся к напарникам.

«Ну и видок!» – ошалело подумал я. У Байкера камуфляж был весь покрыт бурыми и сероватыми пятнами – видно, собачки хорошо мозгами раскинули, – левая штанина от колена до края берца порвана, правая заляпана чем-то чёрным (кто-то из псин обгадился, что ли?). У Шпалы плащ от пояса был располосован на широкие ленты, лицо и руки – в красных крапинах, словно парень ветрянкой или оспой болеет. Наверное, я выглядел не лучше.

Переглянулись. Первым не выдержал и прыснул Байкер, потом Шпала заржал, а там и я подключился. Стоим, значит, как три придурка, и гогочем во всё горло. Шпала – спиной к тощим осинкам. Вдруг деревца зашевелились, да не все, от макушки до корня, а только средняя часть, будто Хищник из голливудского фильма крадётся.

Я хохотом подавился, глядя на такие спецэффекты. «Во, – думаю, – до чего у них техника дошла: полный эффект присутствия, стопроцентное погружение в предложенную реальность. Это ж какие бабосы рубить можно, если поставить фанатские развлекушки на коммерческий поток. Да на фига мне сдалась должность главного редактора, когда тут такие перспективы рисуются. Так! Надо срочно выйти на руководителя этого шоу, предложить посильное участие, спонсоров богатых пообещать. Братков можно подключить, с долгами в срок всё равно не рассчитаться – когда ещё отсюда выберусь? – так хоть долю в проекте им посулить. И сразу договориться о разделе прибыли. Договор там составить, оформить юридически, чтоб всё чин по чину, как полагается».

В следующую секунду воздух сотряс оглушительный рык. За спиной Шпалы проявилась двухметровая тёмно-красная тварь с зеленоватым отливом, сутулая, с мускулистыми конечностями и четырьмя щупальцами вместо рта. Обвив пупырчатыми отростками шею жертвы, монстр схватил Шпалу когтистыми лапами и, прикрываясь им, как живым щитом, бросился обратно в лес. Через несколько метров он снова перешёл в режим невидимости, отчего казалось, будто Шпала, крича и дёргая ногами, летит по воздуху спиной вперёд.

Я дико заорал от страха и неожиданности, а Байкер вскинул автомат к плечу и выпустил короткую очередь вдогонку.

На груди и на лбу его напарника появились аккуратные красные дырочки.

– Чтоб не мучился, – тихо сказал бородатый, забрасывая «калаш» на плечо и не глядя больше в сторону мелькающего между деревьев обмякшего тела.

– Кто? – спросил я, нервно подрагивая и чувствуя, как противно намокли подмышки.

– Шпала, не сушильщик же! – грубо рявкнул Байкер. Он подошёл к своему рюкзаку, накинул клапан, вдел весьма потёртые кожаные ремешки в стальные кольца держателя, затянул. Забросил за спину, попрыгал, подёргал лямки, равномерно распределяя груз. – Эх, жаль, ствол у Шпалы остался. С одним «калашом» много не навоюешь. – Он провёл заскорузлыми пальцами по чёрным с пробивающейся сединой волосам. – Ну, чего встал? Бери его рюкзак, и потопали. К вечеру надо до схрона добраться, а то выброс скоро, да и ночью только дурак будет по Зоне шляться.

Я чуть не заскулил от сковавшего душу ужаса, когда в полной мере осознал, что это всё не постановка, не игра для пресыщенных обычной жизнью людей, а самая настоящая Зона, где всё происходит взаправду. Здесь каждый мой шаг мог стать последним, здесь бродило столько желающих попробовать меня на зубок, что только успевай уворачиваться и менять пустеющие с немыслимой скоростью магазины.

Байкер вёл меня одному ему известными тропами, то углубляясь в лиственный лес, то почти выходя к его окраине. Я понимал это, когда видел в просветах между дерев жёлтые от пожухлой травы холмистые равнины. Иногда на вершинах холмов виднелись развалины строений с ржавеющими подле них скелетами тракторов и машин.

В один из таких визитов на опушку вдали показалась деревенька в десять дворов. Дома с покосившимися крышами глазели на мир чёрными провалами выбитых окон. Сорванные с петель двери валялись рядом с развалившимся крыльцом или стояли, прислонившись к чёрным бревенчатым стенам с пятнами мха (а может, лишайника – чёрт его знает) ядовитой расцветки. Рыжая от ржавчины водонапорная башня, похожая на немецкую гранату, возвышалась на отшибе в окружении повалившихся в разные стороны бетонных столбов. Когда-то её огораживал забор, но теперь доски прогнили, и ничто уже не мешало подойти к башне и подняться по приваренной сбоку лесенке на самый верх. Оттуда наверняка открывался прекрасный вид на километры вокруг. Я предложил провожатому глянуть на мир с высоты птичьего полёта, но тот как-то странно посмотрел на деревеньку, что-то неразборчиво пробормотал и быстро-быстро потопал вглубь леса.

Я задержался на мгновение. Уж очень мне хотелось побродить по заброшенным жилищам – было в них что-то такое манящее, притягательное, романтикой овеянное: скрипящие под ногами подгнившие половицы, свистящий ветер, заглядывающий в окна, потрескивающие рассохшиеся от жары и дождей брёвна, перешёптывающиеся между собой, словно призраки, – жуть, да и только.

А ещё в заброшенных домах иногда встречаются такие вещи, за которые чокнутые на всю голову коллекционеры готовы целое состояние отвалить. Помню, я в старших классах отправился с друзьями в поход в подмосковные леса. Набрели мы на такую вот покинутую деревеньку. Окна досками не заколочены, двери тоже. В домах утварь всякая, словно люди здесь жили-жили, а потом разом ушли и скарб свой, непосильным трудом нажитый, оставили. Вот мы тогда поживились, одних старинных икон (редчайших!) штук двадцать вывезли. Бабла срубили – ой-ёй! Три месяца потом, как заправские гуляки, с девчонками из кафешек да клубов не вылезали.

Лишь спустя восемь лет я узнал, что нам в тот раз жутко повезло, ведь мы забрели в самый центр очага биологического поражения. Деревня та находилась вблизи советского ещё скотомогильника. Что-то там было связано с грунтовыми водами: то ли сквозь трещины в бетонных стенах отрава просочилась в насыщенную влагой почву и попала в водоносный горизонт, то ли подземная река размыла захоронение. Короче, из-за этой экологической катастрофы всех срочно эвакуировали, а оцепление поставить забыли или не успели. А мы, дураки, в самый эпицентр залезли и радовались свалившейся с неба удаче. А я ведь хотел ещё водицы колодезной испить, да что-то остановило меня, будто кто-то на ухо шепнул: не надо, мол, не делай этого. Козлёночком станешь, ага!

Пока я созерцал местные красоты, Байкер порядочно удалился от опушки. Его камуфляжная куртка мелькала средь искривлённых стволов, почти сливаясь с ними: если бы не треск сучков и шорох травы, и не скажешь, что вон за той осинкой бредёт человек.