гражданскую и штурмовую гвардию. Сеньор президент, еще потребуется…

Кадис

— Что происходит, прах подери! Неужто началось выступление⁈

Вот уже как три месяца бригадный генерал Хосе Энрике Варела находился в заключение в тюрьме Кадиса. Ярый монархист, сторонник «карлистов», он уже целый год терпеливо готовил выступление против правительства, которое, на его взгляд, подлежало уничтожению как непозволительно «левое», или «красное» — так было более понятно для всех монархистов. Он участвовал в заговоре генерала Санхурхо, после которого скрывался, и под видом священника ходил по «роялистки» настроенным селениям Кастилии и Наварры, организовывая мятеж против республики. Год назад стараниями генерала Франка он был возвращен на службу, но в апреле взят под арест и посажен в тюрьму — «служба информации» собрала достаточно материала на него, как на врага правительства.

Однако пребывание в тюремных застенках не было для него тягостным — военный губернатор Кадиса Хосе Лопес Пинто Берисо всячески его поддерживал, да и тюремщики были всячески лояльны к генералу вплоть до сегодняшнего дня, когда с утра загремела стрельба. Опытным слухом генерал определил винтовки и пулеметы, изредка грохотали полевые пушки. Но последний час происходил обстрел с кораблей — пальбу из морских пушек ни с чем не спутаешь. Мысли на этот счет были всяческие — и первое, что пришло на ум, так то, что в городе поднято восстание, о котором ему прямо говорили посланцы генерала Пинто. Но тогда почему стреляют с кораблей и при этом молчит береговая артиллерия — вопросов было много, но без ответов.

— Комида, господин генерал, — тюремщик занес в камеру поднос с тарелками — настало время обеда. Надзиратель был необычно хмурым, хотя всегда говорил охотно — ему льстило доброе отношение генерала, который с ним охотно вступал в беседы.

— Что происходит⁈ Почему стреляют?

— Африканская армия вчера восстала, сеньор, — тихо сообщил надзиратель, боязливо озираясь. — А сегодня генерал Пинто решил примкнуть к мятежу, вот только гражданский губернатор вооружил милисианос, и сам со штурмовой гвардией пытался его арестовать. Воевали несколько часов, перестрелки шли, пока не вмешался флот…

— На чьей стороне выступили моряки?

— Против генерала — по радио выступил сам глава правительства и призвал всех выступить против мятежников в Кордове, Севилье, Альхесирасе и нашем Кадисе. Из Сан-Фернандо подъехали моряки и вооруженные милисианос, с моря подошел эсминец и канонерская лодка — они и стреляли по солдатам генерала Пинто, а те ушли из города на Севилью. Говорят, там тоже начался мятеж, и туда отправляют гвардейцев, чтоб его подавить.

Варела еле сдержал горестный вздох, демонстрируя нарочитое спокойствие. Что ж — Пинто по крайней мере выступил, пусть и неудачно. Проклятье — недаром правительство создало гвардию Асальто, как раз для противовеса армии в случае мятежа, тем более казармы «штурмовых гвардейцев» в городах. Да и флот тем отличатся от армии, что «заражен» большевистскими настроениями — хуже проказы!

А это плохо, очень плохо — без кораблей переправить подкрепления из Марокко невозможно, хотя пролив и неширок и прекрасно виден его противоположный берег…

— Наизготовку! Целься!

Команда сержанта раздалась непривычно — голос сорвался на высокой ноте, видимо, первый раз асальтос участвовал в расстреле. Варела спокойно смотрел на гвардейцев, что вскинули винтовки, прижали приклады к плечу. Генерал стоял у кирпичной стены вместе с тремя офицерами, что участвовали в мятеже и попали в плен. Гражданский губернатор майор Салико приказал их всех расстрелять после короткого военно-полевого суда, выполняя декрет президента Асаньи, по которому запрещались самосуды. Впрочем, правосудия и не было — все участники мятежа приговаривались к смертной казни в течение нескольких часов, хорошо, что позволили всем исповедоваться и принять последние причастие…

«Штурмовая гвардия» — асальтос.

Генеральный инспектор карабинеров генерал Кейпо де Льяно

Генерал Варела

Глава 5

Эль-Ферроль

— Если в Старой Кастилии произойдет выступление заговорщиков, мой адмирал, то они получат там поддержку. Там будто время застыло — Мадрид не любят, не считают столицей. Подобное обязательно произойдет в Леоне и Наварре — там очень много сторонников монархии.

Адъютант Пинсон говорил осторожно, в глазах застыла тревога, которую офицер пытался спрятать. Но в пути ему приходилось останавливаться, предъявлять «сальвокондукто» на постах гражданской гвардии, и определенные выводы моряк сделал.

— А что вы скажите насчет Галисии, Луис?

— Если правительство признает итоги местного референдума касательно обретения провинцией статуса автономии, то заговорщиков тут не поддержат. Очень много мелких собственников, как и в Кастилии — пусть участки малые, но ими дорожат, анархистов Арагона, с их идеями коллективизации, и там, и здесь никогда не признают.

— Я тоже так думаю, Луис — не стоит в мелкобуржуазной стране устанавливать коммунистические порядки, особенно в условиях назревающей гражданской войны. Потому правительство сделает все, чтобы перетянуть на свою сторону крестьянство, ведь оно страдает от малоземелья. Три четверти крестьян в Галисии имеют участки до десяти гектар максимум, но таких немного, у большинства едва один гектар. Процесс выкупа займет десятки лет, денег в казне нет — лучше перейти к политике отчуждения земельной собственности. Не смотрите на меня так, Луис — мятежников обязательно поддержат помещики, особенно в Андалузии — там доминируют крупные земельные собственники, а крестьяне являются батраками. Потому земля и все имущество заговорщиков будет конфисковано в пользу государства. И это будет повсеместно, Луис — другого выхода нет!

Асарола вздохнул и закурил сигарету. Он прекрасно понимал насколько глубоко зашел раскол в испанском обществе, и как остры земельные противоречия, когда небольшая часть латифундистов цеплялась за свои привилегии, и делиться с миллионами крестьян, категорически не желало. Франкисты откровенно затерроризируют крестьян, хотя сделают некоторые уступки — «болезнь» просто загонят вглубь. Республика может воспользоваться ситуацией и решить земельный вопрос радикальными мерами.

— Я думаю, что восстание в Кастилии будет, его не может не быть. Но без поддержки Африканской армии оно обречено, — адмирал задумался, отчетливо осознавая, что гражданской войны не избежать, слишком остры противоречия в обществе, что разрешить их можно только насильственно. А в стране сильно ощущаются последствия тяжелого экономического кризиса, что разразился в 1929 году. Хотя за последние два года ситуация значительно улучшилась, но до показателей докризисных времен еще далеко.

Он посмотрел на толстую папку, где ему сделали выборку основных показателей — как министр он обязан знать многое про экономическую ситуацию. Основа любой промышленности это добыча полезных ископаемых и металлургия, а вот тут дела обстоят неважно. До кризиса в Испании добывали 6,5 млн. тонн железной руды, большая часть которой уходила экспортом в Англию, сейчас на 4 млн. тонн меньше. Соответственно упала выплавка стали — с миллиона тонн сократилась почти вдвое. Добыча угля практически восстановилась — семь миллионов тонн, но он требовался для электростанций — выработка электроэнергии даже увеличилась в сравнении с докризисными временами. Выплавка меди сократилась больше чем в два с половиной раза, судостроение переживало не лучшие времена — верфи стояли пустые, потому он полгода тому назад и предложил сделать крупный военный заказ.

Ведь следствием такого положения вещей была страшная безработица, достигшая почти 800 тысяч человек, причем свыше ста тысяч испанцев вернулось на родину из стран Латинской Америки, где они были на заработках — а это привело к обострению противоречий в обществе.

Хорошо хоть голод пока не наступил, а то бы социальная революция стала бы неизбежной. А так сельское хозяйство давало две пятых национального дохода. Страна обеспечивала себя зерном, рисом и кукурузой, вылов рыбы увеличился на треть. Начался «апельсиновый бум», плоды уходили в Англию, составляя пятую часть от всего экспорта. Правда, экспорт вина и оливкового масла составлял всего четверть от докризисного. Зато возросло внутреннее потребление — вырубки олив и виноградников не наблюдалось. Хотя потребление мяса сократилось в три раза — народ обнищал, курс песеты обвалился на треть, в то время как зарплаты росли медленно.

Так что кризис нанес страшный удар по экономике — потеря примерно десятой части от совокупного объема. Намного меньше, чем в США и Германии, где все рухнуло