А потом грянул гром. Прохор узнал, что Шуршур готовит заговор против него, и обвинил Инну в соучастии. Но Инна его тогда спасла, застрелив Шуршура. И тем самым доказала свою непричастность… Но, может быть, она убила Шуршура для того, чтобы замести следы? Может, у них был роман, и она хотела стать его женой? Но Прохор взял вверх, и ей пришлось остаться с ним…

Инна знала о его похождениях. И терпела. Но злость на неверного мужа копилась, пока не вылилась в месть. Это Инна могла нанять киллеров, с которыми работала Мила. Если так, то убийство Вагнера – ее работа. И Прохора она же подставила… И ментов на него навела.

Прохор с озадаченным видом поскреб висок. Ну, конечно же! Как же он сразу не понял. Да, она действительно приезжала в ту ночь на его тайную квартиру. Но сделала это только для того, чтобы ее уличили в подлоге. Дескать, она и хотела бы дать мужу алиби, но не судьба… И еще она приезжала, чтобы посмотреть, спит он или уже проснулся. Может, и Милу она тогда с квартиры забрала…

А потом Инна сочинила сказку про Королька и скормила ее Прохору. Оказывается, это Королек наехал на него – со своими связями, со своими возможностями. Место ему надо под свой «Город-Сад» расчистить, потому он Вагнера и завалил. Его – в могилу, Прохора – в тюрьму… А ведь он понял, что Инна впаривает ему какую-то дичь. Но договора купли-продажи, тем не менее, подписал. Ну не баран ли?!

Долго Инна готовилась к тому, чтобы нанести удар в самое сердце. И детей Прохору нарожала, чтобы он вдруг ее не бросил. И карьеру сделала, чтобы получить доступ к финансовым схемам, из которых потом ловко вывела деньги… Все, не нужен ей больше муж, который изменял ей налево и направо. Отомстила она ему, прибрала к рукам его денежки. Прохору теперь одна дорога – под суд и в могилу. А Инна будет наслаждаться жизнью на пару с Каргиным.

Прохор поморщился, сунул руку под матрас, нащупал там потайной прорез, вынул мобильный телефон. И набрал номер жены. Нет, он не станет говорить Инне, что покушение не удалось. Даже не намекнет на это. Просто хотелось послушать, как она будет лить ему на уши ароматное масло.

Но телефон не отвечал. Уж не значит ли это, что Инна «умыла руки»? Бросила все и уехала к детям в Испанию… Действительно, а что ей здесь делать после того, как она «заказала» собственного мужа? Вдруг заговор вскроется? Зачем ей уголовное дело на свою голову?

Четырнадцать лет строгого режима, колония в далекой таежной глуши, собачий лай, северный ветер, «белые мухи» в преддверии календарной зимы. Картина Репина «Приплыли»!

– Лицом к стене!

Команду конвоира Прохор выполнил без промедления. Это в Зарубинском СИЗО его знали как человека с большими возможностями, а здесь он – никто. Заключенный Кожухов Прохор Константинович. По кличке Кожух.

Надзиратель открыл дверь: «Заходи!» – и Прохор не заставил себя ждать. Здесь с ним не церемонятся – чуть замешкаешься, получишь тычок в спину.

Строгий режим – не сахар, спальные помещения здесь тюремного типа, за тяжелыми железными дверьми. Шконки в два яруса и в три ряда, сортир, умывальник, все как в изоляторе. Только порядка побольше. Решетки на окнах прикрыты занавесками, между рядами затертые чуть ли не до дыр ковровые дорожки. Койки заправлены так же идеально, как в армии, полоски на одеялах в одну линию. Возле двери – доска документации. Тумбочки, как в армии, нет, зато есть дневальный, который поднимался с койки.

Прохор пришел не один, его сопровождал отрядный офицер, лейтенант Колодников. Молодой, щеголеватый, с наивностью в глазах, еще не замутненных жизненным опытом.

Дневальный, толстощекий мужик с крупной родинкой под носом, нехотя вытянулся во весь рост.

– Хорош спать, Точилин! – усмехнулся лейтенант.

– Да я не сплю, вас жду, гражданин начальник.

– Бушаков, а ты почему здесь? – как-то не очень удивленно спросил Колодников, глядя на мордастого детину, лежавшего на койке у самого окна.

Место «козырное», значит, его обладатель в авторитете. Возможно, «смотрящий» по камере. Скорее всего, из блатных…

– Живот болит, гражданин начальник, – даже не глянув на лейтенанта, монотонно проговорил мордастый.

Не молодой он уже, но и не совсем старый. Лет сорок. А может, и в районе тридцати, как Прохору. Жизнь на суровых лагерных ветрах – это год за два, только заносится это соотношение не в личное дело, а на лицо. Морщины на лбу – как строчки в характеристике.

– А освобождение?

– Да все есть, гражданин начальник.

– Ладно, разберемся… Точилин, новичка разместишь.

Начальственно нахмурив брови, лейтенант повернулся к двери. То ли Прохору послышалось, то ли отрядный на самом деле не сдержал вздох облегчения.

Дверь закрылась, и Прохор остался один на один перед действительностью, в которой ему предстояло жить долгих четырнадцать лет. За вычетом пяти месяцев, большая половина которых ушла на этап. И в карантине он почти неделю провел.

– А чего размещать? Вон шконарь! – показал Прохору на пустующую койку дневальный.

Разумеется, это было самое ближнее место к параше. Но делать нечего, надо размещаться. Это не СИЗО, здесь законы еще жестче. Начнешь качать права не по тебе, загонят под шконку. Вот это уже реальный тупик. А так с крайнего места можно добраться до самого окна. Если «в минус» опустят – то все, а с обычного «нуля» можно в люди выбиться. Потихоньку, потихоньку… А куда торопиться с таким-то сроком.

Прохор фактически уговорил себя. И даже взял курс на свободную шконку. Но его хватило только лишь на то, чтобы положить на нее свои вещи. Он вернулся к Точилину, вперил в него гнетущий взгляд.

– Эй, я не понял, ты что, шконками поменяться хочешь?

– Купить.

– Сколько?

– Много. Но потом.

– Э-э, нет… Деньги вперед!

– Это кто у нас тут барыга? – донеслось от окна.

Бушаков поднялся, сел, поставив ноги на пол, и зевнул в кулак, рассеянно глядя на Прохора. Но эта его беспечность была показной. На самом деле он смотрел на новичка изучающе. Просто он еще не знал, на какой уровень его перед собой ставить. Одно было ясно, выше себя он Прохора не поставит.

– Ага, барыга, – засмеялся Точилин. – Барыга задним числом.

– Давай, тащи сюда свое заднее число, – ухмыльнулся Бушаков, подзывая к себе Прохора небрежным движением руки.

Прохор направился к нему неторопливо, с чувством собственного достоинства. Он тоже смотрел внимательно, пытливо. Хотелось знать, кто перед ним – блатной, красноповязочный или тот, который ни вашим, ни нашим. Зона здесь строгая, но козырная масть рябая – то черное, то красное, то пегое. Старый начальник зоны рьяно разрушал старые порядки, усиливая актив, порой за счет бандитов, которые в начале века шли в лагеря косяками. Красное схлестнулось с черным, пролилась кровь, один за другим вспыхнули бунты. Старый «хозяин» ушел, а новый остановился на достигнутом. Так что и воры здесь в силе, и «красноповязочники» в теме. Есть камеры, в которых масть держит братва из той «новой» волны, поднявшейся в девяностых.