Поприбытии в клинику мне не пришлось ждать. Меня тотчас отвели в кабинет доктора Уайта. Естественно, самого Уайта не было: он находился в операционной. Зато мой лучший друг доктор Блэк был здесь. Все осталось по-прежнему, даже его неподражаемые манеры. Он сразу взял быка за рога.

– Миссис Мэнсфилд, вы помните, в каком тяжелом состоянии собака поступила в клинику? Ситуация была из ряда вон выходящая. Она три дня не притрагивалась к пище. Пришлось прибегнуть к принудительному кормлению.

(Я должна сохранять спокойствие. Возможно, она еще жива.)

– На ночь мы приставили к ней дежурного врача. Мы подавили вирус пенициллином. Но собака не может жить без воды и пищи.

(Кажется, она умерла.)

– Мы пробовали внутривенные вливания, но от них оказалось мало проку. Мы перепробовали решительно все.

(Ее нет в живых!)

– Вот почему я пригласил вас сюда, миссис Мэнсфилд.

(Только бы не упасть в обморок! Нужно с достоинством встретить ту страшную минуту, когда мне предъявят ее хладный труп.)

– Мы сделали все, что в наших силах. Как я уже сказал, нам удалось справиться с вирусом. Но собака еще очень слаба. Она должна начать есть и пить. Если кто-то может ее заставить, так это вы. Вот почему мы предлагаем вам взять ее домой.

Домой! Доктору Блэку, как и в прошлый раз, пришлось звать на помощь, потому что я набросилась на него с поцелуями. Когда он освободился из моих объятий, я продолжала с обожанием пялиться на него, пока он выписывал рецепты и диету. Он также предупредил, чтобы я не дала пушистой шубке Жозефины ввести себя в заблуждение: на самом деле от собаки остались только кожа да кости. Мне предстоит заставить ее поправиться.

Наконец санитар принес мою любимицу. Жозефина чуть не лопнула от восторга, она визжала, целовала меня и так усердно виляла всем туловищем, что я почти слышала скрип ее ребер. Само собой, я тоже визжала и всхлипывала.

На этот раз доктор Блэк проявил терпение и дал мне в полной мере насладиться воссоединением с Жозефиной.

Когда мы перестали визжать и целоваться, я заполнила чек и внимательно выслушала рекомендации врача. Через десять дней нам надлежало снова привезти Жозефину в клинику на прививку против чумки. Ее нельзя выводить на улицу вплоть до мая (если она доживет до этого времени).

Если мне не удастся затолкать в нее немного пищи, через сорок восемь часов она погибнет. Это меня абсолютно не пугало. Ради меня моя девочка съест все, что угодно. Кстати, пока я держала ее на руках, она слизала всю мою косметику.

Когда в этот вечер Ирвинг пришел домой и увидел на полу «Ньюс» и «Миррор», он пришел в шоковое состояние и даже не смог разделить мой энтузиазм по поводу того, что Жози одолела баранью котлетку и целое блюдце рисового пудинга. Но его удивило, что я вдруг обнаружила такие кулинарные способности. До сих пор моим высшим достижением был растворимый кофе.

Я удивленно воззрилась на Ирвинга. Он что, никогда не слышал о том, что можно заказывать еду в номер? По какой-то странной ассоциации это напомнило ему о переданном мне чеке. Он попросил вернуть его! Видите ли, он не отказывается платить за похороны, но не давал никаких обещаний на случай ее выздоровления. И вообще не собирается поощрять в ней гурмана.

Тем временем Жози подкралась к нему поближе и нежно лизнула его руку. А когда я призналась, что использовала чек, она удвоила свои ласки. Эта собака знала, откуда в нашем доме берется еда!

Пока Ирвинг бранился, я время от времени позволяла себе ответные выпады типа: «У тебя нет сердца!» или «Ты только посмотри, какая это умница!». Ирвинг согласился: собака умна, но какой ему от нее прок? Что она может значить в нашей жизни? Это же бесполезное существо, специально созданное для того, чтобы лаять по ночам, лишать Ирвинга компаньона, с которым он делит постель, превращать черт знает во что наше жилье, одежду и душевный покой. И вообще, если так пойдет дальше, содержание этой псины обойдется нам дороже, чем содержание «кадиллака».

На протяжении всей этой тирады Ирвинг непроизвольно гладил Жозефину по голове, а она терлась о его ногу. Когда я обратила на это его внимание, мой муж вышел из себя:

– А чего ты, собственно, ожидала? Что я стукну ее по голове бейсбольной битой?

Выходя из комнаты, он поставил последнюю точку над «i» :

– Мне сейчас отнести твои подушку и одеяло на кухню или подождать, пока не послышится волшебное пение?

Однако у Жози были другие планы на этот вечер. Фальшивая улыбка Ирвинга отнюдь не ввела ее в заблуждение. Она откуда-то знала о Флоренс Ластинг и ее сыне Крейге и сделала вывод, что ее пребывание в клинике – дело рук Ирвинга. Однако это ее ничуть не смутило.

Итак, за то, что она громко выражала недовольство своим спальным местом, Ирвинг отправил ее туда, где бедняжку держали в клетке, кололи иголками и подвергали всевозможным унижениям и оскорблениям. Она дала себе слово не повторить эту ошибку.

Жози разложила все по полочкам: «Она меня любит. Он – нет, и с этим ничего не поделаешь. Стало быть, если она отсылает меня спать на кухню, с этим необходимо смириться. Это все-таки лучше, чем спать в клетке. Во всяком случае, никто ночью не ворвется и не всадит тебе в попу иголку».

Примерно таков был, по-моему, ход ее мыслей.

Поэтому, когда я отвела Жозефину на кухню, она ограничилась тем, что лизнула мне руку, понимающе кивнула, забралась в свою двадцатидолларовую плетеную корзинку и, когда я закрыла за собой дверь, не издала ни единого звука.

Я улеглась рядом с Ирвингом, выключила свет и так же, как он, приготовилась к худшему. Однако сольная ария так и не прозвучала. Минут через пять Ирвинг зевнул.

– Слава тебе, Господи, кажется, она решила дать нам поспать.

Прошло десять минут напряженного молчания. Потом я прошептала:

– Ирвинг, ты спишь? И: – Нет.

Я: – Как ты думаешь, что она делает?

И: – Вероятно, готовит омлет по-испански. Кому какое дело, если она молчит?

Я: – Но там что-то уж слишком тихо. Как ты считаешь, может, мне пойти посмотреть?

И: – Послушай, я вообще-то не на ее стороне, но надо отдать ей должное: сейчас она ведет себя как разумное существо. Бедная псина пытается следовать твоим же рекомендациям и уснуть, а ты хочешь нарушить ее покой. Она подумает, что у тебя с головой не все в порядке. Я: – Отлично. Спокойной ночи. И: – Я могу на тебя положиться? Я: – О да. Спокойной ночи. Я люблю тебя. И: – Я тебя тоже. Спокойной ночи. Через десять минут. Я: – Ирвинг?

И: – Я начинаю жалеть, что не спровадил тебя на кухню.

Я: – Но, Ирвинг, опасность еще не миновала. Доктор сказал, все еще висит на волоске. И: – Спокойной ночи. Еще через две минуты.