слышал, как звучал ее голос, когда она прошептала прошлой ночью: «Смерть повсюду». Конечно, куда сокрыться? Я сам и принес ей полную охапку смерти.

Она подмигнула мне, придвигаясь ближе к провалу окна. Желала ли она, чтобы я последовал за ней? Я хотел бы, чтобы она была со мной, если бы я вел танец. Но о танцах в нашем случае речь не шла. Только сейчас я понял, как нуждаюсь в ней — как в зеркальном отражении, чей лик исполнен тихой агонии.

Джордан все еще держалась за меня, хихикая и выспрашивая в подробностях, как у нас все прошло, когда я оттолкнул ее. Хихиканье перешло во вскрик. Я бросился навстречу Сьюзен, нырнул головой вперед — и почти успел схватить ее за лодыжку, когда она сделала роковой шаг вперед. Но Более-Толстый-Эрни, как назло, встал у меня на пути, все еще обнимая сонного котенка и что-то ему тихо втолковывая, — и я споткнулся о его ногу. Вытянувшись всем телом, я лишь зацепил кончиками пальцев краешек платья Сьюзен — и только.

Она вышла в распахнутое окно с улыбкой и падала тихо, безмолвно. А вот я кричал.

Глава 3

Распростертый на полу, я напрягся, продолжая тянуться, слыша, как ветер развевает ее длинные волосы, разметавшиеся позади нее. Я кричал, тянулся, а она уже падала, и уже ничего нельзя было изменить. Перегнувшись через край подоконника, я вытянул шею — и увидел последние полсекунды жизни Сьюзен Хартфорд.

Это было по-своему прекрасно. Тридцать два фута в секунду — скорость, с которой падают предметы: шары для боулинга, страдающие лишним весом бизнесмены, красивые анемичные дамы. Для опытного наблюдателя вроде меня, человека, который и наедине с черной кошкой в темной комнате попытается выцепить материал для новой историйки, заключительная часть жизни сиюминутной возлюбленной разыгралась с ошеломительной грацией, непохожей ни на что, чему он был свидетелем раньше. Прожекторы внутреннего дворика сфокусировались на ее последнем полете.

Как и всякие отчаянные попытки бегства от реальности, это было красиво. Платье туго натянулось на фигуре Сьюзен, прижатое к коже воздушным потоком. Выгнув спину, выпятив грудь, она, казалось, вполне контролировала смертельное падение. Улыбка так и осталась приклеенной к ее губам — по крайней мере, я еще видел ее какую-то долю секунды, прежде чем лицо заслонили взметнувшиеся волосы. Руки она вытянула над головой; левая туфля слетела с ноги, закрутилась в воздухе, перевернулась с каблука на носок, будто не желая разделять участь хозяйки. Каждый фрагмент сцены жил своей собственной жизнью и умирал; образы, запертые в разбитом зеркале, неслись вниз на скорости тридцать два фута в секунду.

Целую вечность.

Если бы она выпала через любое другое окно, то, возможно, осталась бы жива. Она все продумала — и правильно: если решился на такой шаг, будь последователен и честен. У вас не получится разжалобить кого-то или привлечь внимание к собственной персоне, если вы падаете с тридцатифутовой высоты на голый цемент. Может быть, она даже умышленно перевернулась в воздухе, как кошка, намереваясь наколоться на острие пляжного зонта, что стоял на крыльце. Ее тело сильно ударилось об него — и хотя кончик был недостаточно остер, чтобы ее проткнуть, по фонтану крови, взметнувшемуся в воздух, я мог сказать почти наверняка, что ее грудная клетка пробита, а сердце задето осколками костей. Тело неловко повисло, балансируя на верхушке металлического столба, а затем рухнуло на стол, стоящий под зонтом.

Меня вырвало.

Я не смог сдержаться. Все пришло само собой. Что-то такое назревало еще со вчера, с последнего ужина с Линдой, где подавали острое и пересоленное, с двойной попойки у маяка и здесь — в этом богато обставленном доме… назревало в самых недрах и вот наконец-то нашло выход. Проблевавшись красноватой гадостью, я поднялся кое-как на колени, с трудом распрямился. Постепенно я начал осознавать шум позади себя: люди бегали и толпились у окна, мебель опрокидывалась, бутылки стучали по ковру. Дом заполнил сверху донизу гул, похожий на жужжание роя мух. Я так и застыл на одном месте, не в силах что-либо разобрать, издавая странные звуки. Наклонившись вперед, я оперся о подоконник и пошатнулся, увидев, как служащие автостоянки разинули рты при виде тела Сьюзен.

Постепенно звуки становились более отчетливыми, по мере того как стук сердца в ушах замедлялся. Джордан плакала рядом со мной, делая неуверенные шаги к окну, одной рукой ища опоры на моем плече, но не дотрагиваясь до меня, а другую протягивая в ночь — как будто она могла быть следующей, кто бросится в окно. Раздражающий далекий голос позади меня становился громче и отчетливее, повторяясь, — кричал Более-Толстый-Эрни. Котенок у него на руках проснулся и подозрительно уставился на меня.

— Этот парень толкнул ее! Я видел, как он толкнул Сьюзен! — голосил Эрни. — Я все видел! Это он ее толкнул!..

Джордан, закатив глаза, потеряла сознание и грохнулась прямо на меня. Я успел ее подхватить. Эрни бросился ко мне, но я остановил этого придурка взглядом, сообщающим предельно ясно, что я затолкаю ему в рот его пушистого питомца, если он подступит хоть на шаг ближе. Он не подступил, хоть мне этого почти хотелось. Девушки с этажа, поняв, что произошло, принялись визжать и голосить на разные лады. Кто-то бросился к окнам и прильнул к стеклу, таращась во внутренний двор, и мало-помалу эта паника охватила всех присутствующих. Люди кричали и разбегались в дюжину разных направлений, сбегали по лестницам вниз. Одновременно спустили воду в нескольких туалетах — раз, а затем еще раз. Принц Примавера тащил свою сестру за собой по коридору, как глухонемую попрошайку. Лиза-Барахолка выглянула в окно и скорчила гримасу восхищенного отвращения. Парень с заурядным именем Джон, который ранее умчался, не пожав мне руку, уставился на меня. Его глаза сузились, но из-за очков с толстыми стеклами они все равно казались слишком широкими. Этот мог действительно поверить, что я вытолкнул Сьюзен из окна, — особенно теперь, когда я держал на руках потерявшую сознание Джордан. Можно подумать, будто я и ее сейчас швырну в объятия смерти, караулящей внизу.

Маленький и жилистый, Джон попер прямо на меня. Верхняя половина его головы перед моим плывущим взором гротескно увеличилась, глаза стали напоминать фары, как у какого-нибудь богомола. Он застыл в шести футах от меня, не выказывая, вопреки моим ожиданиям, никаких эмоций — разве что крохотная слезинка или, может быть, капелька пота скатилась по его лицу. Когда я велел ему вызвать скорую, он просто ссутулил