Позавчера она преподнесла сэру Роберту в подарок свою фотографию, оправленную в широкую серебряную рамку, и поставила ее на камин.

— Я не допущу, чтобы ты забывал обо мне, когда меня нет рядом, — проговорила она в минуту нежности.

— Как будто я смог бы забыть тебя, — запротестовал сэр Роберт.

— Мне кажется, забыть человека ничего не стоит, — улыбнулась Виолетта.

Он почувствовал, как его захлестнула волна ревности.

— Тебе и меня ничего не стоит забыть? — спросил он, с силой сжав ее в объятиях и яростно впившись в ее губы поцелуем. Она молила о пощаде, но он не отпускал ее. — И ты сможешь позабыть об этом?.. И об этом?.. И об этом? — повторял он, продолжая неистово целовать ее.

Но в то же время, целуя и чувствуя, как ревность затуманивает его мозг, он понимал, что она нарочно провоцирует его. Внутренний голос упрекал его за то, что он позволяет выставлять себя в дурацком виде и навязывать себе чужую роль.

И теперь сэр Роберт смотрел на фотографию Виолетты. Нельзя не признать, что она очень привлекательна. Зачесанные над невысоким лбом каштановые волосы, смеющиеся глаза, улыбающиеся губы. С точки зрения классических канонов она не была красавицей, однако все обращали на нее внимание. Его мать считала Виолетту дурной женщиной. Неужели это на самом деле так?

Вопрос удивил сэра Роберта. Как такое могло прийти ему в голову? Он никогда раньше не задумывался над этим.

«Наверное, я нахожусь под влиянием той малютки, которую встретил в садах», — подумал он.

Как сказала та девушка, она наложит на себя епитимью за то, что совершила поступок, за который тетка ее не похвалит. Епитимью за встречу солнца! Ему стало интересно, какова будет епитимья в том случае, если она совершит по-настоящему неправильный поступок. И сможет ли она сама ответить на его вопрос? Ее представление о зле очень ограниченно. Она, по всей видимости, совсем не знает жизни, раз с шести лет воспитывалась в монастыре.

Бедняжка! Как сложится ее жизнь? Маловероятно, чтобы с таким личиком она долго оставалась девственницей. Ну, как бы то ни было, его это не касается. Сэр Роберт спросил себя, зачем он предложил ей свою помощь. Ведь если она поймает его на слове, он окажется в затруднительном положении, так как придется все рассказать Виолетте. Но даже у Виолетты нет никакого права требовать от него отчета в своих действиях. Он не делал ей предложения выйти за него замуж, но у него не вызывало сомнения, что она сразу приняла бы его.

Письмо от матери все ждало его. Нет, сейчас он не будет его распечатывать. Он сделает вид, будто оно только что пришло, и прочтет его за завтраком.

И внезапно ему показалось, что в комнате раздался тихий голосок: «Монахини сказали бы, что вы увиливаете».

Сэра Роберта охватило беспокойство. Черт бы побрал эту девчонку с ее совестливостью и молитвами! Черт бы побрал это безмолвно осуждавшее его письмо! Почему мать не может оставить его в покое? Уж если он решит избрать неправильный путь, то это будет его собственным решением, и он не станет страдать и плакать по этому поводу.

Он чувствовал себя уставшим, ему хотелось спать. Сейчас было слишком поздно — или слишком рано, можно называть как угодно — философствовать о проблеме добра и зла, правильного и неправильного.

Сэр Роберт прошел в спальню и захлопнул за собой дверь. Проникавший через окно ветер шевелил бумаги на письменном столе. Письмо леди Стенфорд не шелохнулось. Оно лежало в самом центре стола, позолоченное и согретое лучами утреннего солнца.

Эмили удовлетворенно оглядела гостиную. От блюд, красиво расставленных на белоснежной скатерти, исходил аппетитный аромат. Итак, все шло по плану, и ее, подобно полководцу, чья армия успешно выполнила тщательно продуманную операцию, охватило радостное возбуждение.

Эмили и Мистраль прибыли в «Отель де Пари» вчера вечером. В Монте-Карло они приехали на очень комфортабельном, по мнению Эмили, поезде, который теперь курсировал между Монако и Ниццей. Эмили невольно сравнивала все этапы этой поездки с путешествием, в которое она вместе с Элис отправилась девятнадцать лет назад. Тогда они очень долго тряслись в неудобном вагоне, и когда наконец прибыли в Ниццу, то оказались перед выбором между допотопным дилижансом, перевозившим за день всего одиннадцать пассажиров, и не внушающим особого доверия пароходом, который, казалось, совершенно случайно оказался в море и временами, как рассказывали, мог неделями стоять в гавани.

Поэтому они решили добираться сушей. В старом дилижансе они покачивались на ухабах строящейся дороги, слушая рассказы о грабителях и разбойниках, которые нападают на редких пассажиров, отважившихся на такое путешествие. Дорога заняла всего четыре часа, но Эмили казалось, что они ехали четыре месяца.

Из окон гостиной Эмили видела сады Казино, за которыми сверкало море. На западе находилась гавань, а за ней — гора Монако с древней крепостью, которая, как грозный страж, более пятисот лет охраняла дворец. Но Эмили больше интересовало то, что располагалось рядом с отелем, — город, который так неожиданно вырос на этом месте; который весь искрился и был полон жизни. Склон холма был застроен, белые, сверкающие на солнце крыши зданий ступеньками поднимались до самой вершины. Казалось, будто вся пышность и великолепие города созданы рукой могущественного волшебника.

Для Монако Франсуа Бланк и был тем самым волшебником, так как он превратил застроенный нищенскими лачугами холм в сказочную страну богатства и роскоши, веселья и удовольствий.

Эмили не верила тому, что в последние годы писали о городе газеты. Но то, что она увидела своими глазами, стало для нее откровением, она была попросту ошеломлена. Да и сам отель превзошел все ее ожидания. Когда они с Мистраль и следовавшей за ними Жанной вошли в великолепный холл и Эмили, почувствовав, как ее ноги утопают в роскошном ковре, одним взглядом охватила и мраморные колонны, и сверкающие зеркала, и украшавшие холл пальмы и цветы, ею на мгновение овладел страх, и она удивилась тому, как у нее хватило смелости вступить в этот мир. Однако нечто, бывшее сильнее нее, какой-то внутренний порыв подтолкнул ее вперед, и к тому моменту, когда Эмили оказалась возле стойки портье, она уже была полна решимости сыграть ту небольшую сценку, которую она не раз мысленно репетировала.

— Мой секретарь, месье Анжу, — сказала она, — заказал для меня номер.

Портье поклонился.

— Номер вам заказан, мадам, мы ждали вас. Добро пожаловать в Монте-Карло. Мы рады приветствовать вас в «Отеле де Пари».

Кивок, которым Эмили удостоила портье, можно было бы посчитать образцом снисходительности.

— Все готово, мадам, — проговорил портье. — Соблаговолите заполнить регистрационный журнал, и я провожу вас в номер.

Эмили взяла огромное перо и повернулась к лежавшему на стойке открытому журналу в кожаном переплете. Она сделала вид, будто колеблется, и удостоверилась, что портье заметил ее сомнения. Потом она бросила взгляд на Жанну, которая стояла поодаль и держала в руках кожаный ларец для драгоценностей с оттиснутой на крышке графской короной.