порошком — есть сведения, что египтяне использовали некие подобия антибиотиков, получая их из заплесневевшего хлеба. Накладываются деревянные шины, которые закрепляются льняными бинтами, промазанными смолой: почти что гипсование! Травмированная конечность должна быть иммобилизована, обездвижена: эта аксиома известна не первую тысячу лет.

Обязательная магия, куда ж без неё. Египтянин нараспев повторяет старинную формулу зафиксированную в «папирусе Смита»: «...Вот что нужно сказать в качестве заклинания над этим лекарством: враг, находящийся в ране, да будет устранен, да будет приведено в дрожь зло, находящееся в крови, враг Хора. Защитой является магическое заклинание искушенной в магии (т. е. Исиды): <эта нога> не испытает опасности, этому сосуду (жиле) не будет нанесен вред. Я нахожусь под защитой искушенной в магии (Исиды); спасен (вновь) сын Осириса».

В. Ребрик объясняет, какова механика магии: «внечеловеческо-божественную плоскость следует привести в соответствие с человеческой, а воздействие божественного мира на человеческий автоматически гарантирует успех. При этом из божественного мира следует выбрать такой случай, который как можно более соответствовал бы человеческой ситуации: то, что удалось богам, оправдает себя и в случае людей».

Первая помощь оказана, раненого на носилках отправляют в лазарет — он гражданин, карфагенянин, квалифицированный рабочий, потому лечение и уход оплатит верфь. Не исключено, что ему полностью или частично сохранят жалованье на время болезни, поскольку нельзя разбрасываться ценными специалистами.

Баал-Ганнон отмечает для себя, что следовало бы заглянуть в храм Эшмуна — финикийский аналог Асклепия-Имхотепа — и принести жертву в благодарность за то, что дело обошлось малой кровью. Эшмун почитался в древние времена в ханаанейском Сидоне как бог-целитель, воскресивший самого Мелькарта, и его помощь сейчас очень бы не помешала.

А теперь за работу! Нельзя терять драгоценное время светового дня.

Баал-Ганнон контролирует поступление материалов со склада, сверяется с техзаданием, распределяет обязанности среди подчиненных с учетом, что одна пара рабочих рук надолго выбыла из коллектива и остальные получат лишнюю нагрузку. Подмену найти непросто, человека с улицы на закрытый военный объект не наймешь.

Закончив с руководящими функциями, Баал-Ганнон сам берется за рубанок — производство Древнего мира не подразумевало наличие «офиса» для шефа, где можно бездеятельно проводить время за папирусами: для этого существует штат писцов. Начальник цеха работает руками точно так же, как и все остальные, а должность и ответственность подразумевают, что именно он обязан заниматься наиболее тонкой работой, которую нельзя спихнуть на других. Баал-Ганнону платят из казны прежде всего за мастерство.

Да, не забыть бы за всей этой суетой навестить святилище Эшмуна. Нельзя пренебрегать заступничеством и милостью богов...

* * *

Здесь мы подошли к очень тонкому и деликатному моменту: карфагенской религии, о которой в первой книге упоминалось вскользь, без подробностей; с таковыми читатель всегда может ознакомиться в книге выдающегося советского антиковеда Ю. Б. Циркина «Карфаген и его культура», которую мы неоднократно рекомендовали.

Нас же интересуют лишь некоторые аспекты религиозной жизни пунийцев, оказавшие крайне негативное влияние на репутацию Карфагена и его обитателей в глазах последующих поколений.

Вновь дадим слово профессору Циркину:

«По многим вопросам, касающимся истории и культуры Карфагена, приходится высказывать только более или менее обоснованные гипотезы, ибо состояние нашей источниковедческой базы не позволяет большего. И, пожалуй, ни для одной сферы пунической культуры эта оговорка так не подходит, как для пунической религии. Необходимо иметь в виду, что степень гипотетичности возрастает и, соответственно, степень вероятности уменьшается, когда отдельные факты начинают связывать в какую-то систему и пытаются рассмотреть религию пунийцев в целом и ее эволюцию за время существования Карфагенской республики. <...> В древности религия считалась существеннейшей частью идеологии. Можно даже сказать, что она составляла сердцевину идеологической сферы человеческой жизни, и это было свойственно всем народам. Не были исключением и карфагеняне».

Давайте внемлем доброму совету именитого ученого и постараемся избежать глобальных выводов, которые «по степени вероятности», скорее всего, окажутся неверными. Приведем известные по трудам древних историков и результатам археологических изысканий факты, читателю же предоставим возможность поразмыслить над ними самостоятельно.

Факты же таковы. Практически все авторы Греции и Рима, писавшие о Карфагене, непременно упоминают о практике человеческих жертвоприношений, включая младенческие, и картинно возводят очи горе — какая жестокость! Какое варварство! Неслыханно!

Во-первых, вот уж чья бы священная корова мычала о человеческих жертвах, да только не римская. Достаточно вспомнить, что гладиаторские бои являлись перенятым римлянами у этрусков погребальным обычаем, жертвоприношением на могиле усопшего вождя или героя: рабы, а иногда и свободные сражались в его честь, выживал сильнейший, погибшие посвящались богам.

В предыдущей книге мы описывали такой обряд, проведенный этрусками из города Цере после морской битвы при Алании — в качестве извинений перед греками за побиение камнями военнопленных (не исключено, что тоже ритуальное). Гладиаторские бои, как публичное зрелище, проводились в Риме со 105 года до н. э. и (с нечастыми перерывами) вплоть до окончательного падения Вечного города в 476 году по Р. X., когда организовывать игры стало попросту некому.

Сколько гладиаторов погибло за 581 год непрерывной резни на аренах по всей Империи, подсчитать невозможно, но счет, безусловно, идет на десятки тысяч. Возможно, сотни. Важно помнить, что формально все они могут считаться сакральными жертвами.

Во-вторых, что греки, что римляне были лютыми врагами финикийцев, и писать что-то хорошее о противнике считалось непатриотичным и политически близоруким. Наоборот, анти-карфагенская пропаганда всемерно поощрялась и культивировалась, чем страшнее — тем лучше. Моряки рассказали о пяти человеческих жертвах? Мало! Пусть будет пятьдесят! А лучше пятьсот!

При этом у обитателей Эллады с этим вопросом тоже были существенные проблемы: для начала вспомним «Илиаду» Гомера, где заклание дюжины троянцев наравне с лошадьми и собаками при погребении Патрокла не считается чем-то из ряда вон выходящим и вызывающим слезоотделение у благородных дам:

Девять псов у царя, при столе его вскормленных, было;

Двух из них заколол и на сруб обезглавенных бросил;

Бросил туда ж и двенадцать троянских юношей славных,

Медью убив их: жестокие в сердце дела замышлял он.

Илиада. XXIII, 175. Перевод Н. Гнедича

Сюда же мы относим греческие жертвы Зевсу на горе Ликеон и Артемиде в Аркадии. Или, например, жертвоприношение перед битвой с персами при Саламине. Это уже вполне карфагенский период, 480 г. до н. э.

«Когда Фемистокл совершал жертвоприношение у триеры главного начальника, к нему привели трех пленников, очень красивых собою, роскошно одетых и украшенных золотом. Как говорили, это были дети царской сестры Сандаки и Артаикта. Когда их увидел прорицатель Эвфрантид, жертвы вспыхнули большим, ярким пламенем и в то же время справа кто-то чихнул, что также