следует проводить по ведомству пропаганды и недобросовестного мифотворчества.

• Слово «Баал» («Ваал», женск. род «Баалит») не обозначает какое-то конкретное божество, не является именем собственным и переводится с финикийского языка как «господин», «хозяин», «владыка», а заодно «гражданин» то есть человек свободный и пользующийся всеми гражданскими правами. Так, например, «владелец таверны» вполне могло звучать как «баал миседет». Баал — это апеллятив, имя нарицательное, связывающее божественную сущность с каким-либо определенным лицом, явлением или местом. Например бог Баал-Цафон, это «Господин горы Цафон». Сравним с современным иудейским «Господь Израиля» по отношению к Единому Творцу и вспомним третью заповедь Моисея: «Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно». Апеллятивы наподобие «Баала» существовали в большинстве древних религий для того, чтобы случайно не призвать или не обидеть священную силу, назвав «подлинное имя». На самом деле упомянутого Баал-Цафона, божество древнего финикийского города Угарит, звали Хадду (Хаддад), и таковой Хадду вызывал грозы над горой Цафон (ныне гора Джебели-Акра, Сирия). Чтобы при произношении «подлинного имени» Хадду ненароком не шарахнуло молнией, было проще называть его «Господином Цафона».

Поэтому если вы однажды услышите стишок из главы 25 «Трех мушкетеров» А. Дюма «Киньте жертву в пасть Ваала, бросьте мученицу львам!..», сначала уточните, какого именно из Ваалов/Баалов имеют в виду. Их очень много.

   ● • Имя нашего героя Баал-Ганнон (Господин Милостив) представляет из себя двойной апеллятив. При гражданской инициации (см. выше) ребенок был посвящен одному из конкретных богов, который должен на протяжении всей земной жизни оказывать покровительство/милость Баал-Ганнону. Какому именно — знали только родители, жрецы и, возможно, сам Баал-Ганнон: нельзя раскрывать каждому встречному и поперечному истинное имя сакрального покровителя, мало ли удача отвернется?! Но все окружающие знали, что один из Баалов призван его защищать.

   ● • Следует помнить, что греко-латинские авторы, упоминая богов Карфагена, всегда отождествляют их с собственным эллинистическим и римским пантеоном. Так было проще и понятнее для читателя в Риме, Афинах или Александрии, поскольку характерные черты божеств во многом совпадали, а обитателям Италии или Греции можно было не ломать голову над сложными и труднопроизносимыми финикийскими теонимами.

Мы рассказывали о том, что финикийская и карфагенская цивилизации в природе своей урбанистические — тирийцы и сидоняне, а вслед за ними их прямые потомки из Карфагена с самого начала были обитателями городов, носителями городской культуры и городского менталитета. Ремесло и мореплавание — вот два столпа, на которых стояло финикийское общество.

Плодородной земли в Древней Палестине/Ханаане было очень мало, промышленное сельское хозяйство наподобие египетского или месопотамского отсутствовало, а потому с богами, отвечавшими за плодородие и земледелие, у финикийцев было напряженно: таковых пришлось заимствовать позднее, после начала широкой колонизации и аграрной миграции в заморские колонии, последовавшей за конфискацией немногочисленных имевшихся в Палестине угодий ассирийскими властями.

Боги Финикии — это боги городов, ремесла и мореходства.

Давайте выясним, какие именно боги.

* * *

Сперва уделим внимание главному пугалу всех времен и народов.

Молох — этим монстром стращали непослушных детей многие авторы, начиная от пророков Ветхого завета и заканчивая литератором Гюставом Флобером, оставившим душераздирающее описание лютого и ненасытного Молоха в романе «Салам-бо» от 1862 года.

Товарищ О. Бендер, предоставивший журналисту Ухудшанскому свое бессмертное сочинение «Торжественный комплект», также удостоил Молоха своим вниманием:

Взвивается последний час.

Зардел девятый вал,

Двенадцатый вершится час

Тебе, Молох-Ваал![12]

Никогда не существовавший Молох в представлении художника XIX века. Чарльз Форстер, 1897 г.

Не хочется никого огорчать, но...

Но жаждущего постоянных кровавых жертвоприношений божества по имени Молох никогда не существовало.

Причиной его появления стала ошибка переводчиков Ветхого завета, неверно истолковавших финикийское слово mlk (молк) и его древнееврейский аналог Oihi (молех). Слово это встречается в Библии и в отсутствие у еврейского алфавита гласных букв оно было интерпретировано как термин «Царь», «Владыка», «Повелитель», которому в упомянутой выше «долине сынов Еннома» рядом с Иерусалимом приносились «огненные жертвы» (это же самое место и называлось Тофетом).

Перепутать было несложно, поскольку слова «мелех/мелек» (царь) и «молк/молех» (обряд) пишутся практически одинаково. Гласных-то нет, толкуй как хочешь, если неясен контекст.

В Септуагинте[13] говорится о некоем «проведении через огонь» в долине Еннома[14], что может толковаться двояко. Во-первых, как практиковавшиеся у сирийско-ханаанейских племен огненные жертвоприношения (или жертвоприношение в виде оставления под палящим солнцем), во-вторых, как некую инициацию — как вариант, хождение по углям или проход между двумя огромными кострами для доказательства силы веры и «взрослости».

Так или иначе, переводчик, недостаточно знакомый с древними семитскими диалектами и письменностью, не понял, что слово «молк/молех» означает вовсе не персоналию, а технический термин: сам процесс обряда. Действие. В итоге «молк» превращается в «Молоха» — искусственно сконструированное на базе лингвистической ошибки чудовищное божество, впоследствии веками кочевавшее из трактата в трактат и обраставшее всё более устрашающими свойствами.

Этот образ смешался с библейским золотым тельцом Аарона, возможно с египетскими священными быками Аписом и Мневисом, в результате получилось то, что получилось: страшненькая легенда, не имеющая ни малейшего отношения к реальности.

Как апофеоз — эпизод у Гюстава Флобера, признанный литературными критиками XIX века «садистическим»:

«...гораздо выше алтаря, стоял Молох, весь из железа, с человеческой грудью, в которой зияли отверстия. Его раскрытые крылья простирались по стене, вытянутые руки спускались до земли; три черных камня, окаймленных желтым кругом, изображали на его лбу три зрачка; он со страшным усилием вытягивал вперед свою бычью голову, точно собираясь замычать. <.. .>

Медные руки двигались все быстрее и быстрее безостановочным движением. Каждый раз, когда на них клали ребенка, жрецы Молоха простирали на жертву руки, чтобы взвалить на нее преступления народа, и громко кричали: „Это не люди, это быки!“ Толпа кругом ревела: „Быки! Быки!“ Благочестивые люди кричали: „Ешь, властитель"».

«Саламбо», Глава 13, Молох

Цитируя Михаила Булгакова, это как раз «случай так называемого вранья». Флоберу простительно — он был свято уверен в существовании жуткого быкоподобного идола Молоха, во чрево которого отправляли бесчисленных невинных младенцев. Беллетристу, сочиняющему художественное произведение, можно не вникать в лингвистические тонкости, главное ведь драматургия! Вековая традиция, ничего не попишешь.

С «казусом Молоха» разобрались сравнительно недавно. Первым в существовании этого божества усомнился и подробно разобрал тему[15] германский теолог и семитолог Отто Айссфельдт, профессор университетов Галле и Тюбингена. Гипотезу поддержали и доработали польский социолог Э. Липиньский, советские профессора И. Ш. Шифман и Ю. Б. Циркин, итальянская исследовательница Мария-Джулия Амадази, испанские ученые Карлос Гонсалес Вагнер и Луис Карберо и др.

Ну а когда археологами