Шейн расположился на кушетке, Клер села рядом. Несколько минут никто не говорил ни слова. Клер не осознавала, насколько голодна, но едва соус коснулся языка и она ощутила вкус приправ, как поняла, что просто умирает с голоду. Жаль, что нельзя было проглотить все разом.

— Идет как по маслу, — заметил Шейн. — Это и впрямь съедобно, Ева.

И снова у Клер возникло желание уточнить, кто на самом деле готовил спагетти, но она удержалась, главным образом потому, что тогда пришлось бы перестать жевать.

— Клер, — сказала Ева. — Это она готовила, не я. Я просто, знаешь ли, надзирала.

Клер слегка удивилась, но почувствовала прилив благодарности.

— Думаешь, я не понял?

Ева шлепнула Шейна и шумно втянула спагетти. Клер первой опустошила миску — даже раньше Майкла и Шейна — и с удовлетворенным вздохом откинулась на подушки.

«Вздремнуть, — подумала она. — Теперь неплохо бы немного вздремнуть».

— Ребята, — заговорил Майкл, — наши неприятности не кончились. Вы ведь это понимаете?

— Ага, — ответила Ева. — Но теперь мы, по крайней мере, сыты.

Он слегка улыбнулся и вперил взгляд в Шейна.

— Ты должен рассказать все, только не морочь мне голову, ладно? Все с самого начала, с тех пор как ты уехал из города.

Похоже, весь аппетит у Шейна пропал. Применительно к нему это был дурной знак.

Вампиры в порядке компенсации предложили им деньги. Такая вот морганвилльская версия «Оллстейт иншуранс», только это была не страховка — это были кровавые деньги, плата за погибшего ребенка.

И Коллинзы — папа, мама и Шейн — упаковали то, что уцелело во время пожара, сгубившего Алису, и глубокой ночью покинули город. Сбежали. Ничего особенного, казалось бы. Люди время от времени покидают город, и, как правило, без неприятных последствий для себя. Родители Майкла, к примеру. Однако... с Молли Коллинз что-то пошло не так, как обычно.

— Поначалу она просто места себе не находила, — рассказывал Шейн; он прикончил свое пиво и теперь крутил бутылку между ладонями. — Оглядывалась по сторонам с таким видом, словно пытается что-то вспомнить. Папа ничего не замечал. Он много пил. Мы устроились в Одессе, и папа пошел работать на перерабатывающий завод. Дома появлялся редко.

— Наверное, оно и к лучшему, — пробормотала Ева.

— Не перебивай меня, ладно?

— Извини.

Шейн сделал глубокий вдох.

— Мама... Она все время говорила об Алисе. Понимаете, мы не... Я не помнил ничего, кроме того факта, что она умерла. Такое неясное, расплывчатое воспоминание, не причиняющее особого беспокойства, если вы понимаете, что я имею в виду... Сама Клер ничего подобного никогда не испытывала, но родители постоянно забывали то одно, то другое, и их это особо не заботило. Поэтому, можно сказать, отчасти она понимала Шейна.

— Я тоже устроился на работу. Мама... Она все время оставалась в мотеле. Ничего не делала, только ела, спала и иногда, после наших долгих уговоров, принимала ванну. Я считал, что это депрессия... однако тут крылось нечто большее. Однажды, ни с того ни с сего, она хватает меня за руку и спрашивает: «Шейн, ты помнишь свою сестру?» Ну, я, естественно, отвечаю: «Да, мама, конечно помню». А она говорит нечто совсем уж странное: «Ты помнишь вампиров?» Я не помнил, но чувство было такое... будто что-то во мне пытается вспомнить. Сильно разболелась голова, накатила тошнота. А мама... Она все продолжала говорить, что с нами что-то не так, что-то неправильное с нашими головами. И о вампирах. И о гибнущей в огне Алисе.

Шейн смолк, продолжая вертеть бутылку, словно какой-то талисман. Никто не шелохнулся.

— И тогда я тоже вспомнил, — прошептал он.

По голосу было слышно, как тяжело ему даются эти воспоминания. Майкл не смотрел на товарища; он сидел, опустив взгляд на свою бутылку пива, и по клочкам обрывал с нее этикетку.

— Было такое чувство, будто рухнула стена и все хлынуло в эту брешь. В смысле, это достаточно нелегко само по себе — пройти через такое и вроде как справиться с этим, но когда память возвращается вот так... — Шейн содрогнулся. — Это было все равно что снова и снова смотреть, как умирает Алиса.

— Ох! — пролепетала Ева. — О господи!

— Мама... — Шейн покачал головой. — Это было невыносимо, и однажды я сбежал. Я не мог больше слушать, должен был уйти, понимаете? Ну, я и ушел. — Он невесело усмехнулся. — Спасал свою жизнь.

— Слушай... — Майкл нервно откашлялся. — Я был не прав. Ты не обязан...

— Заткнись, парень, просто заткнись.

Шейн выцедил несколько последних капель из бутылки и с трудом проглотил их. Клер не представляла, что услышит дальше, но Майкл, судя по выражению его лица, это знал. Внутри у нее все сжалось.

— Когда несколько часов спустя я вернулся, она лежала в ванне, плавала там... и вода была вся красная... и бритвенные лезвия на полу...

— Ох, дорогой! — Ева вскочила, в мгновение ока оказалась рядом, протянула и тут же отдернула руку, не коснувшись Шейна, как будто его окружало непробиваемое силовое поле печали. — Это не твоя вина. Ты сам сказал — у нее была депрессия.

— Вы что, не въехали? — Он перевел угрюмый взгляд с нее на Майкла. — Она не делала этого. Не стала бы. Это все они. Вы знаете их методы: проникнуть в дом и убить, но так, чтобы все было шито-крыто. Видимо, они пробрались туда вскоре после того, как я сбежал. Не знаю...

— Шейн!

— Не знаю, как они заставили ее залезть в ванну. Никаких синяков не было, одни порезы...

— Господи!

На этот раз лицо Майкла выражало такой неприкрытый ужас, что Шейн смолк. Без единого слова они долго смотрели друг на друга, а потом Майкл расслабился и откинулся в кресле.

— Не знаю, что и сказать.

— Ничего не говори. Вот так все оно и было. Я не мог... Дерьмо! Просто дайте мне закончить, ладно?

Как будто они могли остановить его. Клер пробрал озноб. Она чувствовала, как сидящий рядом Шейн дрожит, и если ее знобило, то что же испытывал он? Она протянула руку, чтобы прикоснуться к нему, но, как и Ева до этого, остановила себя… Что-то в нем подсказывало — сейчас он не хочет, чтобы к нему прикасались.

— В конце концов домой пришел папа. Копы сказали, что это самоубийство, но после их ухода я все рассказал ему. Он не хотел ничего слушать и повел себя... мерзко.

Клер и вообразить не могла, насколько на самом деле мерзко, если даже Шейн признал это.

— Но я заставил его вспомнить.

Ева сидела на полу, подтянув колени к груди и не сводя с Шейна взгляда широко распахнутых глаз.

— И?