начала семейной жизни Ларский отговаривал ее от такого выбора, но Лиза не желала слушать. На все доводы пожимала плечами или выходила из комнаты, оставляя его одного. Ларский забросил попытки и постарался свыкнуться с решением жены и радоваться ее неизменной красоте. И у него получалось. Долго. Потом вдруг разом все развалилось на части. Совместная жизнь стала похожа на древнюю, затянутую паутиной картину. Полотно с изображением юной Данаи. Она пережила тысячи лет и десятки тысяч поколений, но не понимает и никогда этого не поймет. Ларский сам уже не понимал, как долго длится их брак, кто она и кто он, движется ли их жизнь хоть в какую-то сторону.

Он начал проводить ночи на работе, где осатанело пищал интерком, а в центре стола поднимались голограммы озабоченных парламентских, судейских чиновников, а то и высших офицеров контрразведки. Все чаще, плюнув на сон, Ларский закатывался в казино, где жизнь затягивала в водоворот возбужденных игроков, длинноногих брюнеток и фигуристых блондинок с торчащими сквозь полупрозрачный шелк сосками. Погоны Никиты Сергеевича Ларского стали толще. А Лиза внезапно ушла.

Когда это случилось, он месяц прожил, не выходя из кабинета. Каждые двенадцать часов очищал кровь от алкоголя, но ни разу не попытался связаться с женой. Не знал, чего хочет сам и что должен сказать ей. И сейчас не ответил бы на этот вопрос.

В Макао не разобраться в навалившихся проблемах. Зато легко разложить на атомы дрянь, что скопилась в голове. Теперь ее станет еще больше. Ларского вызвали в Совет безопасности. Несколько часов назад еще один таракан откинул хитин. В этот раз на Луне и без расслабленного изоморфа поблизости. Виновного не нашли.

На Совбезе на Ларского навалятся возбужденные военные с вопросами и самыми дурацкими предположениями. А он так и не решил, что делать с Иртом. После нового убийства по-тихому провернуть маленький план не удастся. Придется разъяснять, согласовывать, идти на компромиссы, а это верный способ сесть в лужу. Ну почему второго инсектоида убили сегодня, а не на недельку позже?

«Прибыть с отчетом по делу» — утром пришло сообщение. А какой к чертям собачьим отчет, если после вчерашней выходки Граува дело нужно открывать снова. Ларский плюхнулся в ложемент служебного челнока и закрыл глаза. Жаль, что вместо толстой папки с отчетом, нельзя предъявить толстую прокурорскую машину. Вроде как человек при деле.

— Мыс Канаверал, — прошептал он, как только ремни мягко обхватили тело.

Челнок несколько секунд висел неподвижно, потом рванул, набирая скорость. Легкая, убаюкивающая вибрация прошла по телу. Ларский не смотрел на экран управления, но чувствовал себя центром этого мощного механизма. Ему нравились челноки. В машине чувствовались неумолимость и спокойствие, которых не хватало самому Ларскому. С его мечтой всех бросить и всех послать даже не в пределы, а в запредельный космос. В кабине челнока жизнь переставала казаться давящим со всех сторон хаосом.

Толчок вырвал Ларского из приятной дремы. Привиделся Ирт Флаа, из ушей которого росли густые ветви. Монстр дрожал в прокурорском кабинете и очень доходчиво объяснял, как убил и частично съел инсектоида. А капитан второго ранга Тимоти Граув стоял рядом и смотрел на развалившегося в кресле следователя комитета межпланетных расследований с выражением восторга и обожания. Изоморфа с кустом вместо головы даже не замечал. Игры воспаленного с недосыпа сознания. Сглотнув горький привкус разочарования, Ларский сполз с вертикально поднявшегося ложемента. С правого борта уже призывно зиял выход. Пришлось ползти наружу.

Воздух порадовал прохладой, что редкость для этих мест. Вокруг мыса стелилась зелень, а синева воды стремилась к далеким, невесомым облакам на горизонте. В ста метрах от сектора парковки раскинулось серое полукруглое здание, открывая к небу веер серебристых лепестков. Низкие кусты, лавочки, беседки — все выглядело так уютно и благостно, хоть приезжай на отдых с друзьями. Ларский усмехнулся. Министерство обороны умело производить впечатление расслабленной, дружелюбной организации. Как будто распахнутое сердце не прикрывала снаряженная до горловины ствола пушка.

Он потянулся, наслаждаясь пару мгновений бризом, потом чертыхнулся и обреченно зашагал к зданию. Поверхность парковочного стапеля до отвращения бодро пружинила под ногами. Иллюзия, все иллюзия. Даже в домашней пижаме пехотинец есть пехотинец, и лучшее, что он умеет делать, — это бегать и стрелять. А вот и она — мамашка иллюзий — конусная башня, уходящая в воду бесцветным покатым боком. Вдоль нее по пересечению рельсов перемещались модули-генераторы силовых полей, процессоры всей этой великолепной геометрии.

Не существовало ни здания, украшенного высокими окнами и серебристыми гребнями, ни зала заседания в центре, ни разнообразных, с большим вкусом созданных помещений для отдыха. Были только перекрестия силовых полей, сгустки энергии, имеющие плотность, структуру и цвет. Обман. Псевдовещество. Только пространство оформлено в другом стиле, нежели у судейских и в прокуратуре. В ведомстве Ларского предпочитали колонны, позолоту, порфир и витые бордюры.

Дорогая силовая архитектура гарантировала безопасность. Здание Министерства обороны на несколько этажей уходило под землю, и его не мог разрушить даже прямой удар из ионной пушки. Не говоря о том, что мыс Канаверал находился под прикрытием форпоста Луны и его истребительных баз. Никто пока не нападал, правда. Но мало ли что… До недавнего времени и трупа таракана никто на Земле не видел.

— О! Никита Сергеевич! Давно не виделись, — зарокотал кто-то сбоку. — Как идут дела на Филиппинах, генерал — майор?

— Как у слепца, который тащит на горбу незрячего, — поморщился Ларский.

Марра добродушно хмыкнул и почесал кончик носа. Генерал-лейтенант контрразведки был давним знакомцем Ларского. Под его внушительной и добродушной внешностью пряталось много рифов и тайных течений, самым невинным из которых была страстишка охотиться на гигантских раков в Ледовитом океане.

— Незавидные тогда дела у слепца, может не только упасть в яму, но и сломать себе шею. И ты при этом зеваешь по сторонам?

— Не выспался и не успел прожевать завтрак. А вид здесь неплохой, не бункер, а прямо театр на побережье.

— Да ладно тебе. Ненастоящее оно и есть ненастоящее. Позвоночник не обманешь. Ты же знаешь, силовая конструкция никогда не покажется родным домом. На ней царапин не остается и следов от пролитого кофе.

Позвоночник не обманешь. Ларский опять вспомнил о Лизе, неизменно юной и прекрасной. Время не оставляло царапин на ее лице и теле. Возможно, поэтому казалось, что чудо по имени Лиза навсегда осталось не освоенным, не затронутым их совместной жизнью. Жена была красотой, к которой он тянулся, но так и не смог дотянуться. И постарался все испортить. Чтобы она сама оставила его. Трус.

Народ внутри уже