всего случившегося выиграла. Вспоминая о своих злоключения, Стас это отвергал. Но если проанализировать факты, то где-то "в среднем по больнице" так и получалось. Во всяком случае, руководство фирмы, куда он смог устроиться после долгих мытарств, происходило сплошь из завлабов. За годы работы он мог наблюдать, как эволюционировали эти позднесоветские интеллигенты в сторону классической буржуазии. А отношения внутри коллектива все больше походили на телесериалы о жизни бизнеса, хотя до фраз типа "вы уволены" к счастью не доходило. Наверное, советский человек все-таки сидел где-то в глубине души новоявленных буржуев.

Интересной показалась приведенная Преображенским ленинская цитата о том, что интеллигенция тоже является эксплуатируемым классом, однако по привычкам, образу жизни и самосознанию тяготеет к буржуазии. Профессор считал это положительным фактором, и реставрацию капитализма приветствовал, только ратовал за некий другой "правильный" вариант. Вот тут Стас с ним уже точно не соглашался. Нутром чувствовал, что сколь волка не корми, а результат будет тот же. Осознав себя объектом эксплуатации, он уже давно начал изживать ту самую буржуазность, а Магический театр Санты, этот процесс только ускорил.

Идя по восходящей спирали, спорщики снова коснулись культовых в интеллигентной среде тестов. "Трудно быть Богом" Стас прочел где-то в то же время, что и "Степного волка". Но, не так давно, томик в мягкой обложке попалась на глаза во время очередной книжной охоты. Перечитав роман, он испытал не то чтобы разочарование, а смутное ощущение несогласия. До конца сформулировать не мог, но товарищ Швондер все разъяснил и расставил точки. Концепция спасения из ужаса социального ада только отдельных выдающихся высокоинтеллектуальных личностей изначально порочна, антигуманна и в чем-то даже сродни фашизму. Да и сам этот крайне реакционный строй не порождение серой малограмотной массы. Придумали его не бюргеры в Мюнхенской пивной, не рабочие с заводов Крупа, а именно люди интеллигентные, хорошо знакомые с расовыми теориями и владеющие методиками пропаганды. И если брать изображенное в романе (пусть и с намеком на современность) Средневековье, то интеллектуалы там вполне сносно существовали, на содержании королей и крупных феодалов.

Затронув творчество Стругацких, а, следовательно, и "Мир полудня", дискуссия перешла на образ будущего. Тут у Преображенского, несмотря на весь профессорский гонор, стройной концепции не было. Только в общих упрошенных чертах виделся некий мир, где интеллектуалы в союзе с прогрессивной буржуазией занимают положение элиты. Ну а всем остальным будет от этого счастье. Зато товарищ Швондер опирался на уже нарисованную картину будущего в произведениях Ефремова. Отношение Стаса к этому автору было не однозначным. В молодости он несколько раз перечитывал " На краю Ойкумены". Наизусть зная сюжет, наслаждался картинами молодого, только вступавшего на тропу цивилизации мира, сопереживал стремлению героев вернуться в родные земли и обрести свободу. А вот "Туманность Андромеды" показалась произведением скучным. Но сейчас, благодаря председателю домкома, осознал, что это, пожалуй, наиболее цельное и даже проработанное в деталях описание счастливого будущего человечества. Мир, который, словно далекие снежные пики гор, просматривался в ясные дни на горизонте, но теперь оказался бесконечно далеким. И Стас неожиданно ощутил боль потери, в которой были виновны все, но в первую очередь люди образованные, которым, сам Бог велел, быть впереди, показывая всем остальным дорогу.

И только он подумал, что неплохо бы Ефремова перечитать, как Санта предложил нечто новенькое:

Очень рад, что ты еще с нами, дружок! Поэтому, получай приз! Уникальные материалы из капсулы времени. Но не той, где пионеры пятидесятых закладывали письма живущим при коммунизме детишкам. А послания нашим современникам из будущего, причем из разных его вариантов. Конечно, никто титановые колбы с запиской нам оттуда не пересылал, до этого даже у них в будущем технологии не дошли. А вот через виртуальное интернет-пространство они информацию предавать научились. Кое-что случайно (а может и нет!) оказались у нас в Магическом театре. Так что приятного чтения!

P.S. Но не забывай, что будущее многовариантно. И варианты очень даже различны…

На мониторе появились две активные иконки. На одной было написано:

"Заметки и размышления смиренного брата Фомы, инока монастыря "Успения Богородицы" северо-западной епархии независимой канонической церкви. Год 2104 от Рождества Христова».

На второй предлагалась курсовая работа некого Максима, студента университета "Мирового культурного наследия", посвященная анализу литературы и кинематографа времен "первого глобального культурно-духовного кризиса".

Размышляя с чего начать, Стас выбрал заметки монаха. В основном потому, что была указанно временная привязка. К тому же монашество, как явление, его давно интересовало.

Глава 11

Поначалу, Стас решил, что в Магическом театре с капсулой времени что-то перепутали. Казалось, послание пришло откуда-то из Средневековья, но все-таки это было будущее, только какое-то странное, не то, которое ожидали:

…Утренний холодок разбудил меня раньше общего подъема. Через приоткрытое окошко он заполз в келью, и заставил плотнее укутаться под верблюжьим пледом. Какое-то время я лежал, наблюдая, как рассвет алыми полосами окрашивает сводчатый потолок моего похожего на узкий пенал жилища.

Когда-то, у старинных поэтов, такой холодный кроваво-красный восход символизировал позднюю осень. Но, в последнее время природа все чаще путала сезоны и времена годы. На дворе стояла весна, и по календарю скоро должно было наступить лето. А по утрам под ногами по-прежнему хрустела корка на лужах, и холодные рассветные лучи играли на заледенелых окнах.

Собравшись духом, я откинул одеяло и словно в прорубь нырнул в холодный воздух выстудившейся кельи. В общей туалетной не топили, и на ведре образовалась тоненькая корка. Сломав ее, я доверху наполнил рукомойник. Несколькими пригоршнями окончательно прогнал сон, долил остатки воды в чайник и отправился к колодцу. По дороге навстречу попались сменившиеся после караула Авакум и Варнава. Увидев, что у меня в руках, брат Авакум перекрестился, а Варнава обозвал анафемой и замахнулся прикладом. Соскочив с дорожки, я пропустил суеверную парочку и, весело помахивая пустым ведром, пошел дальше.

Пока раскручивалась колодезная цепь, притормаживал ворот ладонью. Вытертое до блеска дерево приятно грело кожу. На жестяном козырьке колодца, и куполах монастырской церкви лежали алые рассветные блики. Еще одно утро пришло в обитель. Со смиренным сердцем и умиротворенной душой я благодарил Создателя за этот наступивший день, и созерцал красоту пробуждавшегося мира!

Вернувшись в келью, прочел короткую молитву. Потом воткнул