но, дабы не нарушать чистоту доказательств, предпочитал не упоминать. Вершиной его доводов стала отсылка к грядущему искусственному интеллекту, который в скором времени будет вести всю, не требующую человеческих рук работу, а заодно писать стихи, рисовать картины и снимать фильмы. Но вот заменить большую часть рабочих специальностей всесильному монстру не по зубам. Так что, спор "кто матери Истории более ценен" сам собой разрешится.

К физическому труду Стас всегда относился с большим уважением. А в последние годы самому пришлось заниматься монтажом сложного оборудования. В некотором смысле работа представляла собой "золотую середину", с одной стороны требовала инженерных знаний, с другой физических усилий и навыков монтажа и сборки. Состав бригады был разнородным, но никаких классовых антагонизмов не возникало. И этот слаженный труд в хорошем коллективе занимал теперь почетное место в ностальгических воспоминаниях. Но все же, из аргументов председателя домкома Стас безоговорочно принимал только низкую социальную ответственность гуманитариев. Если их и призывали на суд Истории, то, как правило, заочно или посмертно. А бед эти господа умели наделать немало! Творивший в тиши кабинета "властитель дум", мог падать в обморок при виде крови и из личного опыта знать только конфликты с горничной или супругой, но это не мешало вдохновлять восторженных юношей метать бомбы. Бедняг ждала виселица или медленная смерть в рудниках. Он же, не испытывая угрызений совести, продолжал жить в сытости и комфорте, и творить дальше. Так что, грехов за гуманитариями числилось не мало. Но и отрицать их значимость, как пытался сделать Швондер, было очень опрометчиво и недальновидно.

У Преображенского на ту же тему были другие аргументы: Лев Толстой довольно быстро мог освоить любой крестьянский труд, а из тысяч крестьян вряд ли можно было найти замену Толстому. Но тут даже Стас мог возразить, что и из тысяч интеллигентов Льву Николаевичу замену тоже найти трудновато. Ну а Швондер, в пылу полемики, шел еще дальше. Он и ценность таких фигур, как Толстой, Пушкин, Гоголь, путь и с оговорками, пытался подставить под сомнение. От утверждения, что развитие культуры возможно только в обществе, где происходит изъятие прибавочного продукта, легко перекидывался мостик к формуле: "пока единицы творят, сотни должны гнуть спину". На творцов это сразу накладывало груз вины (впрочем, в глубине души, они возможно его и ощущали). Однако, напрямую заявлять о бесполезности для широких масс дворянского и буржуазного искусства Швондер все таки не мог. Наверное, собственная "гнилая" интеллигентская сущность не позволяла. За него это с большим удовольствием делал в комментариях Шариков.

От дискуссии о труде, оппоненты плавно перешли на разбор произведений искусства. И тут мнения были радикально противоположны. Оба они отдавали дань писательскому таланту Булгакова и считали роман "Мастер и Маргарита" знаковым. Но Преображенский видел в образе Мастера символ индивидуальной победы интеллигента над системой. Швондер же считал его жалким сумасшедшем, Маргариту слетевшей с катушек ведьмой, произведение в целом сатанинским, а включенную в роман тему Спасителя, расценивал, как гностическую ересь.

Еще недавно, прочитав такую характеристику любимого произведения, Стас в гневе бы удалил текст. Однако, сейчас ловил себя на том, что во многом согласен. И тут же сознание сформулировало вопрос к самуму себе:

" Что и когда, тебя так изменило? Наступающая старость наложило тень на чувства, и полет Маргариты перестал вызывать мистический восторг. Окончательно умерла вера во вмешательство сверх естественных сил. И даже литературное обыгрывание этой темы вызывает отторжение…"

А в голове уже крутились фразы, которые еще недавно воспринимал, как истину в последней инстанции:

"Никогда не просите у тех, кто сильнее вас. Сами предложат сами все дадут!

Ну да, дадут! Держи карман шире! Не просил бы у начальства прибавки, так бы и сидел до пенсии на самом низком окладе…

И на счет не горящих рукописей имелся противоположный опыт. На даче у него скопилось множество бульварных, вышедших в основном из-под бойкого женского пера романов в мягкой обложке. В годы окончательного торжества гласности их любила приобретать первая супруга. Да и сам он иногда почитывал, увлекательные, но чаше всего откровенно циничные вирши. Теперь наследие смутных времен активно шло на растопку. Для Стаса это было что-то вроде ритуала аутодафе. Сложив основу костра, он наугад открывал книгу. Читал несколько фраз, и в очередной раз, убедившись в своей правоте, вырывал страницу, клал под шалашик из сухих веток и подносил спичку. Корчась в языках огня, листы быстро превращались в пепел. И он с удовлетворением думал, что когда выучатся читать внуки, этот токсичный литературный хлам им на глаза уже не попадется.

Однако, сам булгаковский роман по-прежнему оставался нетленным.

" Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратом город …" — вспоминал он, и снова, под влиянием магии слов, словно наяву, ощущал шквальные порывы наступающей на великий и злой город бури.

Глава 7

Опираясь на трость, Стас снова шел хорошо знакомым маршрутом. Над дорожкой покачивались оперившиеся молодыми листочками ветви. Мужчина азиатской внешности, прислонившись к метле, что-то внимательно изучал на экране смартфона. На площадке для шашлычных мангалов сердобольная старушка кормила бродячих котов. Рядом с мостиком шумела, спотыкаясь о камни река. Все, как всегда. Не было лишь, спокойствия и умиротворения от утренней прогулки.

"Угораздило же зайти в этот Магический театр! А, может, ты и раньше жил на театральной сцене? Просто, кто-то дал команду выносить декорации, не дожидаясь конца спектакля. А ты, прислонившись к суфлерской будке, растерянно смотришь, как люди в рабочих спецовках уносят плоские изображения домов, замков, парк с фонтаном, скамейку, где мечтал о встрече с прекрасной незнакомкой…"

Однажды, Стас уже пережил крушение привычного мира. Но тогда из под ног (при его же согласии и поддержке) выдернули лишь социальную почву. Теперь же разбирали стены мифологии, в которой жил, за которую даже в самые нелегкие времена пытался цепляться. Стас хорошо помнил, в каком восторженном настроении возвращался с митинга победителей от Белого дома. Казалось, что теперь наступит замечательная жизнь, о которой мечтали и говорили герои романов. Но уже не за горами был час, когда возвращаясь с работы после очередной задержки зарплаты, он со страхом думал, что дома продуктов только на пару дней. А денег можно попытаться занять лишь у родителей пенсионеров.

Тогда,