Все это, по мнению ЦРУ, следовало трактовать как обыкновенный оптический обман, или иллюзию. Эта версия казалась мне бредовой — до тех пор, пока я не посмотрел фильм, видеоряд которого, надо признать, иллюстрировал произошедшие события гораздо лучше, чем устные показания свидетелей. Теперь я подумал, что есть смысл посмотреть его еще раз.

Тут я снова задал себе вопрос, над которым ломал голову пять лет назад: почему этот видеоролик изготовили в ЦРУ, а не в ФБР? И нет ли в этом какого-нибудь подвоха?

Наконец мы переехали через мост и опять оказались на Уильям-Флойд-парквей. Я взглянул на часы и сказал:

— Похоже, мы доберемся до города не раньше одиннадцати.

— Даже позже — если ты не против.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Нужно кое-где остановиться.

— Надеюсь, эта незапланированная остановка не разрушит мою жизнь и карьеру?

— Все может быть. Но если ты не остановишься, это наверняка не лучшим образом отразится на твоем браке.

Я ухмыльнулся.

— Мы что — обсуждаем перспективы быстрого секса на мятых простынях какого-нибудь придорожного мотеля?

— Ничего подобного.

Я вспомнил, что Лайэм Гриффит очень не советовал мне превращать расследование этого дела в своего рода хобби. Он так и не сказал, что произойдет, если я не захочу последовать его совету. Можно было, однако, догадаться, что ничего особенно хорошего мне это не сулит.

— Джон?

Между прочим, мне бы следовало заботиться о карьере жены даже больше, чем о собственном продвижении по службе, — хотя бы потому, что она зарабатывает больше меня. Быть может, есть смысл рассказать ей о том, что сказал мне Гриффит?

Неожиданно она повернулась ко мне и сказала:

— Ладно. Поехали домой.

— Ладно. Сделаем еще одну остановку — и поедем, — ответил я.

Мы свернули с Уильям-Флойд-парквей и покатили на восток по Монтаук-хайвей. Когда позади осталась очаровательная деревушка Уэстгемптон-Бич, Кейт показала, куда ехать дальше.

Мы пересекли Моричес-Бей по мосту, который вел к крохотному барьерному островку, и поехали на запад по Дьюн-роуд, единственной здесь дороге.

По обе стороны от нее стояли новенькие домики: слева — с видом на пляж и кромку прибоя, справа — с общим видом на океанский простор.

— Пять лет назад здесь никто домов не строил, — сказала Кейт.

На первый взгляд ничего не значащее замечание. Однако оно напомнило мне о том, что раньше эта местность была куда более пустынной и уединенной. Из чего следовало, что все дальнейшие комментарии Кейт нужно рассматривать именно в таком контексте.

Через десять минут висевший у дороги плакат сообщил нам, что мы въезжаем на территорию национального парка Капсог-Бич, который с наступлением сумерек считался закрытым. Но я, будучи лицом официальным — хоть и направлялся сюда по неофициальному делу, — это объявление проигнорировал и въехал на располагавшуюся у входа просторную парковочную площадку.

Проехав ее, я, повинуясь указаниям Кейт, подкатил к песчаной дороге, которая, по сути, являлась обычной пешеходной тропой, о чем свидетельствовал еще один установленный здесь плакат с надписью: «Проезд запрещен». Дорогу перекрывал опущенный шлагбаум, поэтому я, подключив второй ведущий мост своего джипа, объехал шлагбаум и, освещая путь фарами, покатил по тропе, с двух сторон обрамленной кустарником и песчаными дюнами.

Когда мы достигли конца тропы, Кейт сказала:

— Поворачивай и езжай вниз по склону к океану.

Я повернул и поехал между дюнами в указанном направлении, помяв по пути росший на склоне карликовый дубок.

— Осторожней с растениями, прошу тебя. А вот здесь поверни направо.

Я повернул, проехал еще немного и остановился.

Кейт вышла из машины. Я выключил зажигание и фары и последовал за ней.

Кейт, обойдя машину спереди, стояла у капота, всматриваясь в расстилавшийся перед нами темный океан.

— Вечером 17 июля 1996 года, — сказала она, — автомобиль, скорее всего такой же, как у тебя, то есть полноприводный джип, свернул с тропы и остановился примерно в этом месте.

— Откуда тебе это известно?

— Из рапорта уэстгемптонской полиции. Почти сразу после того, как самолет рухнул в море, сюда была направлена полицейская машина. Офицер должен был осмотреть пляж, море в непосредственной близости от него и выяснить, нельзя ли как-то помочь жертвам катастрофы.

— Чем же им можно было помочь?

— Точного места падения самолета тогда никто еще не знал. Надеялись, что кому-нибудь из пассажиров или экипажа удалось спастись и добраться до берега. Ты ведь знаешь, что на борту имелись спасательные жилеты и надувные плоты. У офицера полиции был фонарь, которым он осветил следы шин, заканчивавшиеся где-то в этом месте. Тогда он не придал этому большого значения и отправился дальше.

— Ты сама читала этот рапорт?

— Да. В нашем распоряжении находились сотни различных рапортов, освещавших всевозможные аспекты этой катастрофы. Она поступали к нам от всех местных силовых подразделений, а также от береговой охраны, пилотов пассажирских и частных самолетов, рыбаков и так далее. Но мое внимание привлек именно этот.

— Почему?

— Потому, что он был одним из первых и наименее информативным в этой пестрой коллекции.

— Но ты ведь думаешь по-другому, не так ли? Ты разговаривала с этим копом?

— Разговаривала.

— И что же?

— Ну так вот… Он пошел осматривать пляж. — С этими словами Кейт пошла вперед, а я последовал за ней.

Остановившись у самой воды, она ткнула в море пальцем и сказала:

— Там, через пролив, находятся Файр-Айленд и национальный парк Смит-Пойнт, где сегодня проходила мемориальная служба. Офицер видел, как далеко на горизонте пылает горючее, разлившееся по водной поверхности. Он осветил фонарем воду у берега, но не заметил ничего, кроме спокойной глади океана. В своем рапорте он писал, что не ожидал увидеть спасшихся — по крайней мере, через такое короткое время после взрыва. Кроме того, пляж находился слишком далеко от места катастрофы. Как бы то ни было, он решил, что ему необходим лучший обзор, и для этого вскарабкался на высокую песчаную дюну.

Кейт повернулась и зашагала к дюне, находившейся неподалеку от того места, где я оставил свой джип.

Когда мы подошли к песчаному холму, Кейт сказала:

— Он сообщил мне, что видел следы людей, которые то спускались с дюны, то вновь на нее поднимались. В принципе этому парню до следов дела не было — он искал высокое место, чтобы иметь возможность осмотреть окрестности, потому и взобрался на дюну.