Челси». Он был величайшим театральным режиссером своего поколения, и я хочу, чтобы именно таким его и помнили. А не как отца звезды реалити-шоу или алкоголика, сбросившегося с путепровода.

— Но…

— Простите, это не обсуждается.

Я удрученно откидываюсь на спинку стула.

— Зачем же вы тогда рассказали мне?

— Даже не знаю. Наверно, мне все еще больно, а в вас есть что-то материнское.

Да уж, эмпатический подход открыл мне дверь к потрясающей истории — вот только Стейси останавливает меня на пороге. В любой другой ситуации я, возможно, плюнула бы да написала, что мне хочется, черт побери, но ей и без того не сладко. Несмотря на все ее классовые привилегии, жизнь обошлась с ней жесточайшим образом, и мне понятно ее желание не отдавать имя Нитеркоттов на растерзание прессе.

— Что ж, договорились. Только про новый фильм.

— Обещаете?

— Да, обещаю.

Улыбка возвращается на ее лицо.

Следующие полчаса мы обсуждаем новый фильм Стейси, и в итоге я остаюсь с интервью, определенно недостойным ее подлинной личности. И в довершение еще и вынуждена унизиться до просьбы автографа. Вот в какую пучину позора я готова пасть ради бесплатных углеводов.

Когда Стейси машет мне на прощание, я пытаюсь не обращать внимания на уже ставшее привычным чувство утраты. Снова у меня из-под носа ускользнул сенсационный материал, хотя на этот раз и по другой причине. Независимо от смягчающего обстоятельства, конечный результат все тот же и ощущается как очередной шаг вниз, к журналистской безвестности. Я должна посмотреть правде в глаза: вероятность, что остающийся срок своей карьеры мне придется штамповать подобные бестолковые опусы, прискорбно велика.

Стоит мне добраться до станции «Южный Кенсингтон», и жалость к себе сменяется гневом. Разве для этого я надрывалась? Лягалась и царапалась все эти годы, пробивалась наверх? Чтобы теперь медленно соскальзывать обратно на дно? Причем отнюдь не по своей вине…

Выход-то есть, и мне это известно.

Можно продать квартиру и, расплатившись по ипотеке, купить жилье где-нибудь в захолустье. Работать фрилансером, писать то, что хочется, да копаться в саду.

Почему же я до сих пор так не поступила? Потому что все еще надеюсь.

Как ни соблазняет меня переезд в глухомань, в другом плане такое разрешение ситуации меня ужасает. Ведь так я обреку себя на жизнь старой девы. Буду вести счет долгим и одиноким дням в обществе оравы кошек. Лондон, при всех его минусах, все же дом. И дом еще восьми миллионов человек. И пока во мне живет надежда, что среди этих восьми миллионов есть мужчина, с которым я смогу разделить остаток жизни.

Вот только мужчина этот, похоже, столь же неуловим, что и моя сенсационная передовица.

Я произвольно назначила себе крайний срок для принятия решения. Если к пятидесяти мистер «тот самый» не объявится в моей жизни или я не добьюсь прорыва в карьере, уеду к чертовой матери. А до той поры буду терпеть Дэймона, завтраки, обеды и ужины в одиночестве, блиц-свидания и неизбежные разочарования после них.

Так, хватит, лучше не зацикливаться на этих мыслях.

В редакцию я возвращаюсь, практически избавившись от всех тревог — уж что-что, а свою отходчивость я могу хоть напрокат сдавать.

Подключаю к смартфону наушники и прослушиваю интервью со Стейси. Собственный голос мне глубоко ненавистен, и я стараюсь игнорировать его, когда делаю записи. Для профессионального журналиста нет ничего унизительнее, чем отбрасывать зерна и сохранять плевела, но именно этим я сейчас и занимаюсь. Подготовленному интервью предстоит проверка не только Дэймоном. Стейси тоже выразила желание ознакомиться с ним перед печатью или, что более вероятно, публикацией на сайте.

Я трачу два часа на сотворение опуса, который совершенно не вызывает у меня гордости, однако вполне отвечает поставленной задаче. Перечитываю и даже не узнаю собственный авторский стиль. В точности как Стейси Нитеркотт оставила карьеру настоящего актера и стала сниматься в балаганном реалити-шоу, так и я отказалась от подлинной журналистики и стряпаю ширпотребное чтиво.

Даже не знаю, кто из нас пал ниже.

Отсылаю готовое интервью Дэймону и Стейси. Через несколько минут первый отвечает: «Сойдет».

Упиваясь высокой похвалой главного редактора, начинаю собираться. Когда я уже готова уходить, за причитающимся заглядывает Джини.

— Как все прошло? — воркует она.

Разумеется, интересуют ее отнюдь не мои успехи. Порывшись в кармане куртки, я с улыбкой протягиваю ей клочок бумаги.

— Вот.

— Ох, божечки! — взвизгивает девушка. — Она подписала на мое имя!

— Разумеется! Еще мне не хватало, чтобы она решила, будто автограф нужен мне.

К моему несказанному удивлению, Джини вдруг обнимает меня.

— Спасибо, Эм!

Я всячески избегаю проявлений теплых чувств, не говоря уж об объятиях коллег. Психиатр, скорее всего, объяснил бы это отсутствием родительской любви, я же предпочитаю считать себя некоммуникабельной.

Высвобождаюсь из объятий Джини.

— Никогда не называй меня Эм, слышишь?

— Тебе не нравится, когда тебя так называют? — ухмыляется она.

— Нет!

— Слышала бы ты, как тебя прозвали в рекламном отделе!

— Могу себе представить.

Затем Джини приглашает меня на вечеринку в пабе, с ней и еще десятком неполовозрелых сотрудников. Вежливо отказываюсь — вовсе не потому, что сегодня понедельник, а потому что лучше проткнуть себе сиську, чем слушать их околесицу.

— Как-нибудь в другой раз.

И убегаю, пока она не начала уламывать.

После перевода часов на прошлой неделе еще непривычно выходить на улицу засветло. Впрочем, через пару месяцев я снова буду тосковать по холодным и темным вечерам. С повышением температуры Лондон превращается в душегубку, а поездки в подземке напоминают спуск в ад. А уж с учетом загрязнения города коктейль получается и вовсе отвратнейший.

Я медленно плетусь к станции подземки, а когда выхожу на «Килберн-парк», уже опускаются сумерки, и улица купается в приглушенных тенях. Одно время я добиралась от станции до квартиры на такси, настолько боялась грабителей. Теперь уже не столь беспокоюсь на этот счет, поскольку грабители перебрались с улиц в Интернет, где работенка попроще, а добыча побогаче.

Путь к дому лежит мимо «Трех подков». Влечет меня туда, пожалуй, слишком часто, не могу я устоять перед искушением и сегодняшним вечером.

Сюда я наведываюсь уже несколько лет, а до этого выпивала в «Георгии и змие», настоящем традиционном пабе, полном ярчайших персонажей. Увы, заведение разделило судьбу множества других и закрылось из-за растущих цен и падающих доходов. После этого я накатала статью о закате традиционных пабов, но Дэймон завернул ее, сказав, что она не вызовет сочувствия нашей целевой аудитории. Каковой бы ни была эта аудитория, чтоб им всем поперхнуться своим крафтовым пивом.

«Три