Или здесь нет корпоративной и профессиональной этики?

Телефон вдруг зазвонил у нее в руке – он молчал сутки, нет, больше суток и вдруг зазвонил, сам! Звук громко и радостно отдавался от мраморных стен и высоченных потолков, и от неожиданности Лиля трубку чуть не уронила!

– Молчанова, – сказал в трубке Кирилл. – Ты чего там в истерике бьешься? Всю Москву на ноги подняла, какого лешего?!

– Как… какого лешего? – пролепетала Лиля. – Я в Анадыре, и мне жить негде. Мне гостиницу не заказали!

– Ой, да все тебе заказали! Там в какой-то мест не было, у них смотр эскимосского пения! Так тебе в другой заказали.

– В какой… другой, Кирилл? И почему мне ничего не сказали?

– Ты чего, Молчанова?! Совсем ку-ку? Ни одной проблемы без меня решить не можешь?! Откуда я знаю, что там тебе сказали, а чего не сказали! Димку взбаламутила, он меня! Смотри, я сейчас Марье Павловне позвонил, заметь, еще не рассвело, а я уже позвонил. Тебе там сняли какую-то квартиру. Сейчас… Ох, елки-палки! Вот: улица Отке, дом семнадцать. Там специальные люди сдают специальное жилье командированным. Ну, надо же, Отке еще какой-то, хорошо не Шнитке! Поняла, Молчанова? Или нас разъединили?

– Какую квартиру, Кирилл? – выговорила Лиля с трудом. – А?! Как я там буду жить?!

– Квартиру? – переспросила рядом Алена. – Где?

– Как люди живут! И голову включай, включай, Молчанова! Я за тебя должен все вопросы решать, что ли?! Все, давай, пока. Целую. Отке, семнадцать, не перепутай только! И не звони ты нормальным людям в шесть утра!

Лиля опустила телефон и потерла загоревшееся ухо. И посмотрела вверх, на Алену.

– На улице Отке, – выговорила она очень старательно. – Какая-то квартира для командированных.

– А, так это у Тани с Левой. – Алена рассматривала ее, как будто опасалась, что Лиля хлопнется в обморок. – У них такой бизнес. Несколько квартир, они их сдают. Тут рядом совсем, за углом. Давай поднимайся потихонечку, и пойдем. Может, оно и правильно, что у Левы с Таней! В гостинице дорого очень выйдет, а ты же надолго приехала! Ничего, ничего, обойдется, однако. Все будет хорошо.

Лиля ненавидела это выражение! Что будет? Когда будет? У кого будет?!.

Через двадцать минут дело было сделано.

Вместе с чемоданом Лиля оказалась на третьем этаже самого обыкновенного панельного дома – и наплевать ей сто раз, что панели раскрашены в разные цвета! Подумаешь, красота! В квартире была комнатка, смотревшая окном на сопки, с гардеробом и кроваткой, узкий коридор, крохотная кухня и еще более крохотная ванная.

Пахло чем-то горелым.

– Если в душ хотите, воду нужно заранее открывать, она у нас тундровая, черная, – предупредила хозяйка. – Все собираемся фильтры поставить. Ну, устраивайтесь. Если что, мой телефон вон на бумажке записан, я под зеркало положила.

– Ну, и отлично! – бодро подытожила Алена, которая все как будто не решалась уйти и оставить Лилю одну. – Зато сама себя хозяйка! Когда захотела, ушла, когда захотела, пришла. Таня с Левой очень симпатичные, да и я тут рядом.

Лиля кивнула. Она смотрела в окно, за которым начался дождь. Дрожащие от ветра струи вкривь и вкось растекались по давно не мытому стеклу.

Алена вздохнула:

– А одежда у тебя есть?

Лиля обернулась и взглянула на нее.

– Понятно. – Алена опять вздохнула. – Значит, так. Пуховик я тебе принесу, а насчет обуви… даже не знаю. У тебя какой размер?

– Ален, я очень устала, – сказала Лиля. – Спасибо большое, но…

– На улице Ленина дедок один есть, шьет торбаса. Он летом в тундре, а осенью в город переезжает. Там вывеска, не потеряешься. Сходи купи, пока не разобрали. Я тебе серьезно говорю.

– Что… шьет? – переспросила Лиля.

Если Алена скажет еще хоть слово, она набросится на нее с кулаками, вытолкает вон, завизжит, совершит что-нибудь отвратительное, неприличное, мерзкое.

Кажется, Алена все поняла, потому что постояла немного, покачала головой, усмехнулась и вышла, а Лиля осталась.

Сопки за тонкой сеткой дождя придвинулись и потемнели. Небо навалилось на них сырой промозглой тяжестью, и Лиля подумала, что так теперь будет всегда – никакого просвета, только сырая промозглая тяжесть на чужой планете.

Она посидела сначала на кухне – возле шаткого стола на такой же шаткой табуретке. Потом на кроватке, застланной тонким пикейным покрывальцем.

Положение представлялось ей не просто безнадежным, а катастрофически безнадежным. Раскладывать чемодан не имеет смысла – завтра же она вернется в Москву.

Возвращаться в Москву не имеет смысла – ее там никто не ждет.

Смутная мысль о том, что ее не просто выставили из прежней жизни, а выставили с дальним прицелом, только еще пока непонятно каким, выползла из глубины мозга и заняла сознание полностью, целиком, как толстый тяжелый удав занимает все пространство тесного террариума. Куда ни посмотришь, все те же жирные омерзительные кольца.

Постучав, заглянула хозяйка, как ее, Зина, Маша, сказала что-то про обед. Лиля покачала головой. Ни Зину, ни Машу, ни обед она сейчас видеть не могла.

В конце концов, изнемогая под тяжестью удава в голове, она поднялась и вышла на улицу.

Дождь кончился, и сильно похолодало. С той стороны, где была большая коричневая вода, а за ней на другом берегу сопки и какие-то громадные круглые белые сооружения, то ли шатры, то ли непонятные емкости, несло ледяным ветром. Тротуары блестели, как стеклянные, и Лиля боялась поскользнуться и упасть.

Она натянула перчатки – что от них толку, от этих перчаток! – подняла воротник и быстро пошла вверх по широкой улице. Немногочисленные машины притормаживали, пропуская пешеходов, в странных, непривычных зданиях горели огни, там, должно быть, хорошо, тепло!..

Замерзла она очень быстро и как-то окончательно. Пальцы в лакированных ботинках заледенели, и ветер не отставал, забирался внутрь ее пальтишка, и она чувствовала себя совершенно беззащитной, как будто вовсе без одежды.

Хорошо бы простудиться и умереть. Чем быстрее, тем лучше. Не придется мучиться и носить в голове жирного удава.

Она все шла и шла, когда улица поворачивала, Лиля тоже поворачивала, когда взбиралась в гору, тоже взбиралась, и ей казалось, что сейчас она дойдет до такого места, где земля кончится – ведь он где-то поблизости, этот самый край земли!.. Она окажется над обрывом, за которым бездна, космос, и камушки будут сыпаться из-под ее лакированных ботинок, пропадая в немыслимой пустоте.

Вместо края земли она дошла до какого-то длинного дома. Он стоял вдоль холма на тонких журавлиных ногах, и к подъездам вели чугунные узкие лестнички, упиравшиеся в крылечки.

«Пошив торбасов, 5-й этаж, кв. 17», – прочитала Лиля на одном из подъездов. «Пошив» был старательно выведен синей краской.