— Да вы его печете, что ли? Говорили, замороженный торт, а сами возитесь уже полчаса. — На кухню зашел Микис. Настроение у него было прекрасное.

«Может, и его радует грядущее крушение Антона? — подумала я. — Микис — порядочный человек, но это трудно — оставаться порядочным в их мире, когда вокруг огромные состояния и неизвестно, как они нажиты. Точнее, трудно оставаться порядочным и веселым. Может, и он думал все это время: „Неужели я такой дурак, каким меня считает жена?” Сейчас у их брака может открыться второе дыхание». Я повеселела: поклонница старых журналов, я в душе люблю этот древний институт — семью. Мне кажется, у нее еще есть шансы. Как у виниловых пластинок, которые все дорожают и выходят огромными тиражами, а ведь и их, говорят, хоронили.

Наконец, Марианна разобралась с чашками, я разобралась с тортом и мы вошли в гостиную под аплодисменты собравшихся. Алехан даже нахмурился: он считал, что сегодняшний день — это триумф «Саваофа», а не моего торта.

...Вначале на экране была пустая комната. Два кожаных дивана, пять кресел, журнальный столик с инкрустацией, бильярд у балконной двери, и за ней — окна, окна, окна соседнего, вплотную примыкающего дома. Затем голоса, ранее звучавшие как невнятный шум, как бормотание телевизора у соседей, эти голоса приблизились и вошли в комнату, соединившись со своими обладателями. Шестеро нас разошлись по гостиной.

— Честность! Трусость это, а не честность, — сказала Марианна, видимо, продолжая начатый в коридоре разговор. — Неудачники любят кичиться порядочностью! Это единственное достоинство, которое они у себя находят.

— Почему единственное? — пожал плечами Микис. Он подошел к бильярдному столу, наклонился над ним и шаром попытался забить другой шар, замерший у входа в дальнюю лузу. У него не получилось.

— Спроси лучше: «почему достоинство»?

— Не спрошу. Порядочность — это достоинство. Что бы ты ни думала по этому поводу.

Я захлопала в ладоши при этих словах.

— От тебя мы и не ждали ничего другого!

Микис немного раздраженно дергает головой.

— И сколько бы они заработали? — спросил Алехан, позванивая бокалами у барной стойки.

— Девятьсот миллионов. Всего-то навсего! — сказала я.

— И вы хотите сказать, что эти ребята неправы? — весело воскликнул Антон. Он стоял у окна и теребил занавеску. — Нет, попробуйте сказать это! Значит, большим дядям можно, большие дяди вообще не стесняются, целые страны разворовывают, а этим нельзя? Да молодцы! Жаль только, что оставшуюся жизнь они проведут в тюрьме. Надо было лучше продумывать схему... Девятьсот миллионов! Можно неплохо развернуться, а? — Он засмеялся.

— И охота вам считать чужие деньги? — лениво произнесла Елена.

— И это правда не мы, а двойники? — спросила уже та Елена, что была не на экране.

— Не отвлекайся! — сказал Алехан. — Это двойники.

— Удивительно похожи!

— Не отличишь, — подтвердил Микис.

— Но ведь технически это можно определить.

— Конечно. Причем довольно легко. Мы снова замолчали, глядя на экран.

— А как они это сделали, кстати? — спросил Антон-двойник.

— Который тебе больше нравится: настоящий или виртуальный? — Алехан толкнул Елену в бок.

— Конечно, настоящий! — ответила не Елена, а Марианна. — Ведь у виртуального и подарки виртуальные. И бриллианты измеряются не каратами, а байтами.

— Не мешайте смотреть, — серьезно сказала Елена и как-то странно посмотрела на меня. Ее взгляд мне не понравился. Впрочем, если она знает о проблемах мужа, то любые шутки на тему драгоценностей теперь кажутся ей неудачными.

— Меньше знаешь, крепче спишь! — сказал Антон.

— Мне кажется, у меня виртуальной ноги короче. — Марианна оценивающе прищурилась. — А нос, наоборот, длиннее.

— А зачем делать искусственным и первый вариант? — проговорила Елена. — Ведь это была обычная цифровая запись на камеру. Почему ее обработали?

— Я сам точно не знаю. Но, видимо, чтобы иметь возможность заменять различные детали, — предположил Алехан. — Например, двигать предметы. Микис может и забить шар в лузу.

— И что это изменит?

— Не знаю. Но можем попробовать.

— А могу я сказать что-нибудь другое? — спросила Елена.

— Можешь. Это вводится через микрофон, любым голосом. Или через клавиатуру... Когда будем готовить вторую версию, ты все увидишь.

— Во второй версии обязательно сделай мне что-нибудь приятное, — предложила Марианна. — Тогда я буду намного добрее. Можешь подарить мне кольцо, например.

— Да ну, ерунда какая-то! — сказал Антон.

— Вы даже не досмотрели.

— Мне не идет ругаться, — задумчиво сказала Марианна, глядя на экран. — Морда становится красной.

— Ну, не зря сходили! — обрадовался Микис. — Теперь она это увидела! А то ведь не верила!

— Славно посидели, — сказал Антон, и комната на экране опустела.

— А вот теперь начинается самое интересное! — торжественно произнес Алехан, переключая что-то на пульте.

Экран мигнул, и мы увидели, как по лестнице спускаются Марианна с Микисом. Они спускались молча.

— А где вы? — спросила я у Елены.

Вместо нее ответил Антон:

— Между прочим, мы действительно задержались на лестничной площадке. Извините! — обратился он к Микису. — Но вы были очень вздернутые. Нам не хотелось вмешиваться.

— Но они не ругаются, они молчат! — сказала Елена, показывая на экран.

— Мы молчали, — подтвердила Марианна.

Люди на экране спокойно вышли из подъезда — теперь компьютер достроил их изображение и мы видели их сбоку, на фоне панорамы нашего двора, — затем сели в машину, на экране появились ее довольно скромные внутренности. Мы смотрели на Микиса и Марианну как бы со стороны лобового стекла. Их лица были уставшими, но не злыми. Машина бесшумно качнулась, двор за ее окнами пришел в движение.

— Я хочу поговорить с мамой, — заговорил Микис, выруливая из-под арки. — Думаю, ей следует продать часть земли.

— Что?! — закричал Микис, сидящий рядом со мной. Мы все даже вздрогнули.

— Было не так? — спросил Алехан.

— Наоборот! — испуганно произнесла Марианна. — Было примерно так. Но откуда он узнал?

— Странная ты, — сказал Алехан. — Изобретению больше пятидесяти лет. Если бы оно было банальным, оно бы не продержалось столько.

Люди на экране продолжали разговаривать о земле. В их беседе не было злости, не было раздражения, они обсуждали свои проблемы по-деловому и даже мягко.