Он работал только наощупь, и, конечно, контуры рисунка были вдавлены в бумагу, а по густым слоям краски его пальцы безошибочно определяли цвета. Однажды он предложил мне угадать картину не глядя, и я попыталась сделать это, долго водя по ней пальцами, но так ничего и не увидела, чувствуя только шершавую, бугристую поверхность. В конце я уже не могла найти исходную точку и беспомощно блуждала по полотну, это напомнило мне мою новую жизнь, в которой я так же заблудилась. Когда Кармин предложил мне научиться, я вежливо отказалась; я боялась обидеть его, но он промолчал, и мы больше никогда не говорили об этом. Он, наверное, подумал, что я осуждаю его бесполезное умение и не осмеливаюсь признаться в том страхе, который внушают мне незримые миры его восприятия.

Тем более я не осмеливалась сказать, что думаю по поводу его картин. В действительности, они были гораздо ближе к реальности, чем можно было ожидать, но помимо этого в них было что-то еще, и однажды, когда уже не могла молчать, я неловко сказала ему, что они похожи на его глаза — странные и прекрасные, потом, стыдясь своей бестактности, замолчала, но он только улыбнулся, и мы продолжили работать дальше, больше никогда не возвращаясь к этому разговору.

Одна из моих задач заключалась сначала в нарезке маленьких ярлычков, на которых он печатал названия цветов, которые я называла, а затем в наклеивании их на соответствующие тюбики. С тех пор я запомнила те слова, которые могли рассказать ему об окружающем мире, и знала, что помимо покупок и домашнего хозяйства я гораздо больше была нужна ему, чтобы рассказывать о том, чего он не видел.

— Мы идем в парк, — сказала я. — Не хотите пойти с нами? Вчера вы говорили, что хотите поработать.

Он улыбнулся и ответил, что охотно пойдет с нами, только подготовит свой мольберт. Пока Кармин одевался в другой комнате, я собрала тюбики с красками, чтобы разложить их по цветам, Мелих помогал мне, стоя на коленях на полу, затем мы сложили коробку с красками в большую тряпочную сумку вместе с кисточками, пачкой бумаги и странной длинной ручкой с вогнутым, заостренным концом, с помощью которой он и вырезал контуры на картине. Жозеф вертелся вокруг нас, виляя хвостом, он знал, что мы идем гулять, на него не наденут поводок и он сможет играть с Мелихом, потому что Кармин будет не один. Я набросила лямку сумки на плечо, и, когда Кармин, вкусно пахнущий одеколоном, вернулся, мы двинулись в путь. Мое сердце неистово колотилось, и я с трудом заставляла себя не ускорять шаг. Я приукрасила себя сегодня утром — подровняла челку, попросив Мелиха подержать мне зеркало, и надела маленькие золотые сережки, которые мне подарил Адем и которые почти никогда не носила. Моя юбка и блузка были слишком яркими и не слишком хорошо сочетались, я заметила это, увидев свое отражение в витрине булочной; я собиралась на встречу к тебе с волнением новобрачной. Мелих и Жозеф бежали впереди, но иногда, запыхавшись, останавливались, чтобы подождать нас. И тогда Мелих поднимал собачьи уши, чтобы они торчали вверх, и кричал: «Смотрите, полицейская собака, смотрите, Кармин», — и Кармин улыбался; я много раз ругала за это сына, но он все время забывал.

Когда мы подошли к ограде, залитый солнцем парк светился и не имел ничего общего с той широкой рекой, которая представлялась мне накануне вечером, рекой, несущей в глубинах темных вод ил и крупную невидимую рыбу. И теперь я уцепилась за руку Кармина, он, конечно, заметил это, но не произнес ни слова. В загоне стояли два оседланных, привязанных пони. Казалось, они спят, смежив веки и опустив головы, но что могло сниться пони? Мы прошлись немного по лужайке, трава была свежей и довольно высокой, из-за недавних дождей и жары она быстро выросла. Я огляделась вокруг, но не увидела никого, кроме женщин, гулявших с маленькими детьми, девочки, лежащей в одиночестве на траве, старушки с птицами, сидящей на скамейке, — скрюченной старушки, похожей на странный бурый утес; в небе пролетел неизвестно откуда взявшийся воздушный шарик. Было очень жарко, и, наверное, мое волнение передалось Кармину, потому что он вдруг остановился, глубоко дыша, а когда я повернулась к нему, то заметила, что он весь в поту.

— Пойдемте подальше, — сказала я. — Там ведь есть деревья? Сегодня хочется посидеть в тени.

Он подумал мгновение, потом добавил: — И возле воды, хотелось бы посидеть возле воды. Здесь где-нибудь есть водоем?

— В глубине парка, — ответила я.

Мой голос охрип и был похож на звук отрывающейся заржавевшей двери, я повторила громче: — В глубине парка, — и мы продолжили путь.

Пересекли длинную поляну, скамейки встречались все реже, гуляющие тоже. Молодые деревца зацвели белыми и розовыми цветами на прошлой неделе, мы шли друг за другом, и наша маленькая процессия была похожа на свадебное шествие. Вскоре нам стали встречаться другие деревья — большие и старые, таинственные патриархи; меня охватил озноб, когда я почувствовала исходящие из леса волны прохлады, смешанные с запахом мха и влажной земли. В траве у подножья деревьев выделялось что-то серое, похожее на памятник, это и был пруд. Я заметила силуэт, склонившийся над водой, маленькую худенькую и оборванную фигурку; в этот момент Жозеф навострил уши, затем бросился к пруду и серому, как камень, силуэту.

— Жозеф! — закричал Мелих.

Он попытался догнать его, но я изо всех сил крикнула: — Нет! — и схватила мальчика, когда он пробегал мимо. Неловко приподняла его и посадила себе на бедро, хоть он и был для этого слишком большим; он попытался сопротивляться, но инстинктивно обхватил меня руками за шею, а ногами за талию. Через несколько шагов и пруд, и силуэт стали видны лучше, кто-то действительно сидел на каменном берегу, опустив ноги в воду. Я боялась, что он упадет, что при нашем появлении скользнет в воду и исчезнет, как странное лесное создание, как робкий дух, а вода бесшумно сомкнется над его головой и скроет навсегда. Мне хотелось схватить его так же, как сына, и посадить на другое бедро, но в то же время я до ужаса боялась его. Собака уже подбежала к нему и радостно прыгала вокруг, крутясь и слегка повизгивая. Когда силуэт повернулся и поймал собаку за морду, приблизив к ней лицо, я уже знала, знала, нисколько не сомневаясь, что это был ты.

— Наденьте свои очки, пожалуйста, — пробормотала я Кармину, — наденьте очки, — сама не знаю, зачем я попросила его об этом, боялась, что он увидит что-то заметное только ему или мне хотелось защитить его прекрасные светлые глаза, но от чего? Мы подошли ближе, Мелих тяжело висел на мне, пытаясь высвободиться, а ты все так же смотрел на собаку, замершую в радостной позе. Потом ты выпрямился, вынул ноги из воды, повернулся, и оказалось, что ты сидишь на берегу к нам лицом. Неожиданно что-то оборвалось у меня внутри, пелена спала, и все вдруг стало бесконечно просто: я увидела тебя — ты был хрупким и белокурым, гораздо моложе на вид, чем я думала, и казался пятнадцатилетним подростком. Твои щеки ввалились, под глазами — темные круги. Несмотря на жару, ты был одет в рваный свитер и тряпочную шапочку, штанины твоих брюк были закатаны до колен, а ноги босы. Пройдя еще несколько шагов, я увидела, что твой свитер и брюки покрыты пятнами, руки вымазаны в земле, а ладони широки, несмотря на узкие запястья.