Ашраф еще никогда не чувствовал себя так неловко. Особенно когда Тори развернула одеяльце, и он увидел, каким маленьким был их сын. Бросив взгляд через плечо, она предложила ему подождать в соседней комнате, пока она переоденет Оливера.

Ашраф нехотя согласился. Ему было любопытно, но он не хотел стеснять Тори. Его внезапное появление и без того нарушило привычный уклад ее жизни.

Ашраф нахмурился. И все же, неужели это так много — ожидать, что она будет рада его видеть?

Что же касается его… то влечение, которое, возможно, началось как продукт смертельной опасности, по-прежнему было здесь. И даже сильнее, чем прежде.

Потом он вспомнил, как у Тори перехватило дыхание, когда он взял ее за руку. Возможно не желая признать, она тоже хотела его.

Шейх посмотрел на часы. Сколько времени нужно, чтобы поменять памперс? Им столько всего предстояло обсудить.

Ашраф прошел по коридору, постучал и открыл дверь.

Его встретил взгляд широко открытых глаз. И только потом он смог оценить всю сцену. Тори сидела в кресле-качалке и кормила грудью ребенка. Его охватил жар. Древний и примитивный.

Он никогда не видел кормящих женщин. Но сейчас, глядя, как женщина, которая от него забеременела, кормит его сына, он вдруг почувствовал, как в нем шевельнулся древний собственнический инстинкт.

Его сын. Его женщина.

Он улыбнулся, чувствуя, как по телу распространяется глубокое удовлетворение.

Тори неуверенно ответила на его улыбку.

Раньше он не видел, как она улыбается — улыбается по-настоящему. Теперь ему захотелось наблюдать за тем, как она смеется. Увидеть, как соединяются их тела. Увидеть при свете дня. А не в мрачной темноте сарая с запахом страха и боли.

Тори вдруг нахмурилась.

— Ашраф?..

Неужели на его лице отразился гнев от воспоминаний о том, что ей пришлось пережить? Или ее смутил его пристальный взгляд?

Шейх заставил себя расслабиться, засунул руки в карманы и прислонился к двери. Ей нужно было привыкнуть к его присутствию.

— Все нормально. Торопиться некуда. Дай ему наесться.

Было ли это совпадением, но в этот момент Оливер перестал есть. Ашраф заметил, как мелькнул блестящий розовый сосок, прежде чем Тори закрыла его блузкой. Маленькая головка повернулась, и Ашраф увидел устремленные на него темные глаза.

Ашраф прошел через комнату. Оливер проследил за ним взглядом.

— Хочешь подержать его? — Голос Тори прозвучал несколько сдавленно, словно она с трудом переводила дыхание.

— Покажи, как?

Она подняла Оливера к плечу, мягко поглаживая его по спинке.

— Когда малыш сильно проголодается, то иногда заглатывает вместе с молоком воздух. Поэтому после еды его надо немного подержать вертикально.

— Я не думал, что ты все еще кормишь, раз ты вышла на работу.

Не то чтобы он особенно разбирался в таких вещах.

— Я сцеживаю молоко для него.

Ее щеки слегка покраснели, и Аш не стал уточнять, что это значит. Как-нибудь потом.

— Ну вот.

Тори протянула ему Оливера, но, взглянув на это крошечное создание, Ашраф вдруг почувствовал неуверенность.

Тори подавила улыбку. Она впервые видела, что этот большой мужчина может быть растерян. Даже в то утро перед лицом возможной смерти он был уверен и собран.

Слегка придерживая, чтобы он почувствовал вес малыша, она опустила ребенка ему на руки. — Га! — сказал Оливер, глядя на склоненное к нему смуглое лицо. — Га-га-га!

— Привет и тебе, Оливер Ашаль.

В голосе Ашрафа послышались хрипловатые нотки, что заставило Тори внутренне затрепетать. Когда он перешел на арабский, она откинулась назад в кресле, зачарованная ритмическими звуками и видом двух мужчин, вглядывающихся в лица друг друга.

Ашраф наконец удобно устроил Оливера на руке и одарил его такой улыбкой, что сердце Тори затрепетало.

Что заставило ее озвучить то, чего до сих пор она избегала:

— Так чего ты хочешь, Ашраф?

— Хочу?

— От меня… от нас.

— Быть отцом моему сыну.

— Это будет непросто, поскольку мы живем в Австралии. — Инстинкт подсказывал ей, что нужно быть осторожной. Но она была на крючке. Ей было нужно знать его намерения.

Их взгляды встретились.

— Но это не нужно. Вы можете жить в Зе-Альде. Ты выйдешь за меня замуж, и наш сын получит жизнь, которую он заслуживает.

Уставившись в потолок, Ашраф ругал себя за проявленное нетерпение. Быть шейхом означает уметь придержать язык, чтобы дождаться подходящего момента. Уметь убедить людей принять его планы, а не заставить их подчиниться.

Он знал это. И привык проявлять терпение и использовать в разговоре иронию, что не давало возможности старой гвардии слишком уж под него подкопаться.

Но когда Тори спросила, чего он хочет, он не был в своем обычном состоянии. Он впервые держал на руках сына, охваченный чувствами, к которым оказался совершенно не готов. В тот момент он ничего не хотел больше, чем никогда не отпускать Оливера. Быть уверенным, что его жизнь будет лучше, чем его собственная.

Плюс вид Тори в ее простой белой блузке с неровно застегнутыми в спешке пуговицами.

Он понял свою ошибку, когда увидел, как изменилось ее лицо.

Теперь он лежал без сна в поисках аргументов, которые могли побороть ее сомнения.

Ее отказ послужил ему полезным уроком против излишней самоуверенности. Он привык, что женщины с восторгом принимали любые его предложения, не относясь к ним с излишней подозрительностью. Может, она решила, что выйти замуж за шейха означает оказаться запертой в старомодном гареме?

Ашраф с недовольным рычанием перекатился на бок. Это была его вина, что он обрушил на Тори свое предложение, не обдумав все как следует. Они еще раз вернулись к этой теме во время ужина, но, несмотря на ее попытки расслабиться, он видел ее напряжение и, похоже, испортил весь ужин.

Наконец взглянув на ее усталое лицо, он настоял, чтобы она пошла спать. А сам остался на ночь. Он только что нашел Оливера и Тори и не мог их так быстро покинуть.

Поэтому он попросил позволить ему спать на диване, и Тори в конце концов согласилась. Возможно, потому, что поняла, что ей все равно не удастся его выпроводить. У Оливера прорезывались зубы, и она призналась, что ей часто приходится вставать по ночам.

Еще одна причина, чтобы остаться. Отказ принять его предложение выглядел бы просто капризом.

Когда Тори, подоткнув одеяльце вокруг Оливера, ушла в свою комнату, Ашраф стащил постель с короткого дивана и устроился на ковре. В армии ему приходилось спать и не в таких условиях. Кроме того, это могло послужить еще одним напоминанием, что прежде чем говорить, надо думать.